Катя набрела на него случайно — в переходе у Казанского вокзала Москвы, где воздух пахнет сыростью, дешёвой шаурмой и бесконечной спешкой. Он стоял у облупившейся стены, держа гитару, и пел. Негромко, не для зрителей, но так, что голос проникал прямо в душу. Пел, как человек, которому уже неважно, услышат его или нет. Пел для себя, но его голос, словно ниточка, цеплялся за шум толпы, находил её и врезался в память. И она узнала его моментально.
Голос из прошлого.
Голос, от которого когда-то бешено стучало сердце, ночи казались бесконечными, а надежды — яркими, как огоньки в её одинокой комнате. Голос, который она годами пыталась забыть, но он жил внутри, затаившись в уголке памяти, где всё звучит слишком чётко, слишком больно.
Антон.
На нём была всё та же куртка — потрёпанная, как старый друг. Волосы отросли, щетина стала гуще, а в глазах — всё та же искра, будто он вечно в движении, вечно между городами, между жизнями. Она замерла. Достала кошелёк, нащупала мелочь. Бросила в раскрытый футляр, и монеты звякнули, словно эхо их прошлого.
Он не сразу поднял взгляд. А когда поднял — не удивился. Кивнул, будто они расстались вчера, будто между ними не пролегли годы.
— Привет, — тихо сказал он. — Ты не изменилась.
Она горько улыбнулась:
— А ты — совсем другой.
— Жизнь, — он пожал плечами, и в этом жесте читалась вся его история. — Кому-то оставляет лицо, кому-то — только песни.
— Тебе что досталось?
— Дорога. И десяток песен, которые никому не нужны.
Он усмехнулся, но в его глазах уже не было той дерзости, что когда-то сводила её с ума. В песне, которую он допевал, слышались мотивы о поездах, расставаньях и невозможности вернуться.
— Ты всё ещё поёшь? — спросила она, хотя знала ответ заранее.
— Только и делаю, что пою, — ответил он, и в голосе была лёгкость, которой она прежде не слышала. — Так честнее. Никто не ждёт, что я стану кем-то.
— И тебе хватает?
— Теперь — да. Раньше я бежал за чем-то большим. Теперь просто живу.
Они замолчали. Вокруг спешили люди, город гудел, не зная, что их когда-то связывало что-то хрупкое. Что она ждала его под фонарём у подъезда, писала письма, которые он не читал, звонила в никуда. Что он исчез без слов, без объяснений. Будто её и не было.
— Я тогда не мог иначе, — сказал он, глядя в сторону. — Не оправдываюсь. Просто… был пустым.
— А сейчас?
Он провёл пальцами по струнам, и они отозвались тихим звоном, как отголосок далёкого прошлого.
— Сейчас хоть пою. И не убегаю. Это уже что-то, да?
Она кивнула. Медленно. Внутри что-то дрогнуло — не боль, не обида, а что-то лёгкое, почти невесомое. Будто старая мелодия заиграла снова, но уже не ранила, не тянула назад.
— Мне пора, — сказала она. — Ждут.
Он не стал удерживать. Только тихо спросил:
— Может, чай? Просто так. Без лишних слов.
Она посмотрела на него. На этот переход, на гитару, на глаза, в которых всё ещё жили дороги. Он всегда был таким — немного в стороне, даже когда был рядом.
— Не сегодня, Антон, — ответила она. — Спасибо. Но я больше не пью “просто чай”. Он всегда оказывается чем-то большим.
И пошла. Шаг за шагом, твёрже. Не оглядываясь. Будто с каждым шагом оставляла позади не его, а ту себя, что когда-то ждала, верила, надеялась.
Впереди — шумный город, встречи, работа, тихий вечер с книгой. Жизнь, которая не останавливается. Которая идёт вперёд, не оглядываясь назад.
Иногда люди возвращаются. Не чтобы остаться. А чтобы напомнить: ты уже далеко. И это правильно.
Она ушла. И наконец почувствовала, что свободна.
