После пятнадцати лет брака жена открыла мне страшную тайну — ребёнок не мой. Но реакция сына заставила меня заплакать…
Меня зовут Иван, мне почти пятьдесят. Всю жизнь я думал, что счастливчик. Жена — Аграфена, вместе уже полтора десятка лет. Прошли через всё: нужду, хвори, годы, когда копейка к копейке не липла. Но ничто не казалось тяжким, ведь рядом была она — моя Груша. И сын — Ванька. Для меня он был свет в окошке. Я растил его с пелёнок: ночами качал, когда температурил, учил на велосипеде кататься, за руку водил сначала в сад, потом в школу. Мой мальчишка. Моя кровинка.
Но однажды всё перевернулось.
Поссорились с Аграфеной. Пустяк — усталость, не те слова, обидный тон. Да только ссора разгорелась не на шутку. В сердцах ляпнул что-то колкое, а она вдруг крикнула:
— Да ты ему и не отец! Не твой он сын! Никогда не был!
Будто обухом по темени. Стою, не дышу. В ушах звон, сердце в пятки ушло. Гляжу на неё — не верю. В голове одно: «Неужели?..»
Груша опомнилась, да поздно. Закрыла лицо руками. А тут, как на грех, в дверях Ванька появился. Со школы пришёл раньше обычного. И как раз в тот миг, когда правда вырвалась наружу.
Он всё слышал.
Тишина. Густая, как смола. Никто не шелохнётся. И вдруг мой сын говорит тихо, но твёрдо:
— Батя, даже если ты не родной, ты всё равно мой отец. Я тебя люблю.
Будто из морока вышел. Смотрю на него — худенький, малый, а в глазах такая взрослая сила. Слёзы хлынули, и я не стал их сдерживать. Подошёл, обнял его, прижал к груди. А он вцепился в меня так крепко, будто боялся отпускать.
Не знаю, сколько мы так стояли. Только понял одно — не отдам этого мальчишку никому. Пусть не моя кровь. Я его вырастил. Я его учил жить. Я вёл его за руку по этой дороге. Он — мой сын. И точка.
Потом с Аграфеной поговорили. Сказала, что Ванька появился до нашей встречи. Боялась признаться, думала — брошу. А когда увидела, как мы с ним сроднились, решила молчать.
Да, не стоило ей правду в таком виде выкладывать. Но что случилось, то случилось.
Я не ушёл. Остались семьёй. Не искал его кровного отца, не допытывался. Потому что я — его батя. Тот, кто был рядом в болезни и радости, в первых шагах и первых неудачах. Я не просто мужчина в одном доме с ребёнком. Я был его сердцем. И останусь.
А Ванька… стал ещё роднее. Порой кажется, что после того дня он мне ещё дороже, чем был.
Вот так. Правда обожгла, да любовь оказалась крепче. И это, пожалуй, главное.
