**НОСОВОЙ ПЛАТОК**
— Опять Григорий храпит! — с досадой подумала Татьяна. Она сбросила с себя руку мужа, на которой лежала, и перевернулась на другой бок. Взглянув на телефон, отметила про себя — уже второй час ночи.
— Всё, сна не будет, а завтра на работу, — злилась Татьяна. — Опять буду клевать носом. Хорошо хоть смена не ранняя, но всё равно… Не двадцать же лет, когда можно танцевать до утра, а на следующий день хоть бы что. Не то что в былые времена, когда с прогулок под луной возвращалась и вместо сна по сто раз перебирала в памяти каждое слово, сказанное Григорием. А теперь помнишь разве что пару фраз, да и то смутно, зато улыбаешься как дурочка. И его лицо — точь-в-точь как в кино: кадр за кадром, близкое, родное… Серые глаза — добрые, ясные, без подвоха…
А Григорий, словно назло, издал очередной громкий храп, даже не проснувшись, и мирно продолжил посапывать.
— Что же делать? Может, договориться и спать в разных комнатах? — размышляла Татьяна.
От скуки женщина принялась перебирать в памяти старые обиды и придумывать новые. Казалось, их накапливалось столько, что хватило бы заполнить товарный вагон да ещё и пару тележек из «Пятёрочки».
Что ею двигало в этот час? Обида? Раздражение? Или просто тоска по чему-то ушедшему?
— Дети выросли. Остались мы вдвоём. Вроде всё было хорошо, а теперь будто чего-то не хватает. Но чего? — Тревожные мысли сверлили Татьяну, как тупое шило, и выгнать их оттуда было уже нечем.
В темноте она разглядывала спящего мужа. Он тихо посапывал, даже не подозревая, что находится под пристальным взглядом супруги, которая под покровом ночи выискивала все его недостатки, умножала их на два, забывая при этом, что на ноль делить нельзя. Хотя где-то в глубине души школьные знания напоминали: деление на ноль — бессмыслица. Но в чужом глазу и соломинка видна, не так ли?
— Совсем седой стал. Да и лишние килограммы набрал. Лоб в морщинах — как карта с реками, выдаёт и возраст, и все пережитые трудности. А ведь каким красавцем был!
— Теперь он не встречает меня с работы так, как раньше. Не выбегает в коридор, не берёт пальто, не целует и даже не спрашивает, как дела. А когда чай пьёт — прихлёбывает, и это меня бесит! Грязные вещи прячет, но я всё равно ночью тихонько закиваю его рубашки в стиралку. Утром подкладываю чистые, а он ворчит:
— Я ещё не успел привыкнуть к старым, а ты уже новые подсовываешь! Верни мои вещи! — накручивала себя Татьяна.
— Да, он обижал меня, и не раз. И кризисы в отношениях переживали не один раз. Мирились, ссорились, ругались — а потом снова налаживали жизнь. Но хуже всего была его родня! Они всегда считали, что я Грише не пара. Даже на свадьбе поздравляли и цветы дарили только ему, а я стояла рядом, будто случайный свидетель. Доходило до смешного: тётки пересчитывали мои платья и сапоги, открыто называя меня транжирой! Хотя я всегда работала и одевалась скромно — самые дешёвые вещи, да и те по большей части шила подруга по выкройкам из журнала. А Григорий за меня не заступался, только отмахивался:
— Не обращай внимания, родная. Это всё от зависти. Будь выше их бабских пересудов.
— Но хуже всего было, когда заболела наша дочь Катенька, — продолжала мысленный монолог Татьяна. — Мы с ней объездили все больницы, пока врачи не поставили диагноз. Пришлось ехать в Москву на обследование. Я не спала ночами, боялась услышать самое страшное. А Григорий… Он молчал. Когда я плакала в другой комнате — не подходил. Конечно, все по-разному переживают стресс, но тогда мне так хотелось, чтобы он просто обнял и сказал:
— Всё будет хорошо.
Но он не сделал этого. Мы отдалились друг от друга, казалось, что стали чужими.
Когда испытания закончились, мы плакали вместе, просили прощения и прощали…
— А как он за мной ухаживал! Да что там — как мы познакомились! Я шла по улице и рыдала. Домой идти не хотела. Дождь лил как из ведра, зонта не было — промокла насквозь. А горе у меня какое!
Я училась в институте. Лето. Сессия. Девчонки решили купить преподавателям цветы и конфеты. Нужно было скинуться по пять рублей. У меня таких денег не было. Мама отказалась дать, сказав, что подхалимство — не дело, и велела лучше учить билеты. Хотя я и так знала всё на отлично.
Стипендию я отдавала маме, а она выделяла мне три рубля в неделю на обеды. «Зачем тебе больше? — говорила она. — Дома живёшь, проездной есть. Деньги — лишний соблазн». Я и не обижалась — родители научили меня экономить.
А тут иду, вся в слезах, злая на весь белый свет, и думаю: где взять эти пять рублей? Завтра нужно сдать деньги старосте, а у меня в кармане — два рубля да мелочь. Тридцать копеек — потому что сегодня не ела в столовой. Бабушка Люда пенсию получит только через неделю и дала мне два рубля — больше не смогла.
И вдруг над моей головой раскрылся зонт! Большой, чёрный, с деревянной ручкой.
— Девушка, что вы одна по темноте шляетесь? Да ещё и под дождём! — услышала я мужской голос.
— Да какое вам дело?! Отстаньте! — буркнула я.
— Просто хотел дать платок. Чистый. Хотя бы слёзы вытрите, — спокойно сказал он.
Я тогда ещё не знала, что его зовут Григорий.
Он достал из кармана платок — большой, белый, в красную клетку. Он до сих пор лежит у нас в комоде. От него пахло мужским одеколоном — таким дорогим, что у меня голова закружилась.
Платок я потом выстирала и сохранила — как память о нашей первой встрече.
— Как он вообще догадался, что я плачу? — размышляла Татьяна. — Дождь же лил, слёз и не видно было.
— Сердцем почувствовал, — признался Григорий позже. — Как я мог оставить такую красивую девушку одну в такую погоду?
— Как вас зовут? — спросил он тогда.
— Татьяна, — нехотя ответила я.
— А я — Григорий. Ну вот и познакомились! Таня, пойдёмте в кафе. СогреетесьОна улыбнулась, прижалась к мужу и наконец заснула, понимая, что лучшего человека ей в жизни не найти.
