На самом краю Сибири, где зимой снег застывает на бровях, а летом душно от жары, затерялся угрюмый рабочий поселок. Пятиэтажные серые бараки, словно тени, притаились в тайге. послевоенные годы, когда страна шагнула к величайшему пути, а в этих краях время словно замирает — доходит до каждой мухи, что пролетает мимо. Всё вокруг связано с деревообогатительным предприятием — и мужики, и бабы, и даже старухи в синих платках трудятся на лесопилке. Северные надбавки дают порцию тепла, но не счастья, а за коридором соседей вроде бы можно услышать шепот «вот он, душа умерла».
Одна из таких серых оболочек — владение Смирновых. Похоже, обычная советская семья: суховатый муж, тихая жена, крестьянин по жизни. Но стоит переступить порог, и попадаешь в царство не жадности, а прямой макушки, куда бабушка-жаба и не впомни о золоте. Архитектор их судеб — Пётр Ильич Смирнов, человек снизу со шкафчиком с запиской «Там, где жрут — там, где богатство».
Ростом с исконный советский стеллаж, с бровями, словно седалища у дуба, он работает мастером на лесопилке. На работе его уважают — руки под шапку гнут, глаза видят на два шага. Но дома… Там он превращается в героя коммунальных скандалов. Как-то сосед Михалыч, после перекура с бутылкой, сказал: «Петр, улыбайся — иначе как пирамида — растрескаешься». За это не видели его неделю — как будто отбивался от мысли улыбнуться.
Его жена, Елена Павловна — в отличие от мужа, душой просил скрипеть по полу. Говорят, когда-то пела соловушкиной песней, а теперь шуршит старым халатом. Сидит в бухгалтерии донельзя упорной — цифры свято считает, как религиозная ритуал, но не по долгу — по страху. Сыну их, Сергею, принадлежит будущее, а он ходит, будто его топчут угольки из коридорного сундука.
Пустой хлеб должен быть кормом, а у них в доме — только запах несчастий. Сундук с амбарным замком — как в Чингачгуке, но не сокровища, а дешёвая крупа, поделённая тонкими столбиками. Каждый грамм весит, как человеческий ломоть счастья. В этот рамках живут Смирновы, будто в колодце, где монетки — это единственное, что бьётся в голову.
Утро начинается одинаково: ровно в шесть Пётр Ильич, как часовой звон, идёт в коридор. Шлёп, звон ключей, и Елена Павловна, с ужасом, вырывается из постели. Сергей в углах замерает — знает: времена для объяснений — лишнее. «Пшш! — командует он. — Граммы посудин — два твои, три мои. Понятно?» — И Елена, как тень, кивает. Картошка — шесть штук, где будто в книге рецептов: «для сына — не больше да не меньше!».
Холодильник, встроенный в стену, с ковшом масла, как олия найти в пустом кармане. «Мазать хлеб? Только на сковородке!» — орёт он. Елена молчит, как гроб, а Сергейусь обида. Он молчит, знает — лишнее слово — это грех, а грех — это смерть. Развитие в нём происходит на фоне экономии: не ходит на школьные дни рождения, не бегает за подарками — деньги — это зло, а друзья — его детище.
Единственное спасение — книги в коммунальной библиотеке. Однажды Сергей принёс домой котёнка, Белку, с улицы. «Ты что, совсем? — орал Пётр Ильич. — Её содержание — твоя порция?» — «Я буду меньше есть», — ответил он. «Тогда вон!» — вырвана Белка из ворот! Сергей уходит, глотает слёзы. Елена же знает: он уходит в себя, в пустыню без людей.
Вечером Елена пытается уговорить: «Пётр, может, хватит донести жизни до нуля?» — «Почему клонишь?» — «Сергею куртка, ботинки — он же ребёнок» — «Перебьётся!» — «Но он хохочут в школе!» — «Если он станет посмешищем, виноват я, а не ты!». Щелчок — и Елена идёт в кутузку любви. Сергей, услышав всё, плачет в комнате.
Сергей растёт, как сухая сосна: ни денег на кино, ни на свидание. В техникуме сосед предлагает: «Пойдём на кино?» — «Денег нет». «Но стипендия есть!» — «Коплю». «На атомный взрыв?» — сочетание смеха и разочарования. Сергей сидит на кровати, подсчитывает копейки, пока другие танцуют. Девушки мечтают о нём, но «любовь — это расход».
На последнем курсе в класс поступает Ольга — живая, смеётся, а он даже близко не ходит. «Ловушка», — напоминает ему отец. Но однажды она инициативно говорит: «Пойдём в кафе?» — «Зачем тратить?» — «А как ещё знать человека?» — Он идёт, и мир расцветает. Свадьба — скромная. Ольга думает, что его счастье изменится. Но Сергей — как тень: экономия на свечках, не на улыбках.
«Давай купим занавески?» — «Зачем? И так светляет». «Но красиво!» — «Красота — это деньги!» — «Ты же был весёлым, а теперь стал как он!» — «А ты помолчи! Папа говорил…» — «Хватит!» — «К черту его отца!» — «Как ты?» — «Не смей!» — Врываются крики, сваливается стул, и Ольга выходит, как умирающая. «Я хочу жить, а не выживать». Сергей молчит. В комнате тикают часы, словно напоминая: даже без денег можно умереть.
Неделя спустя. Ольга вытаскивает чемодан. «Ты правда уходишь?» — «Да». «Но мы же…» — «Ты стал копией его. Прощай». Дверь захлопывается. Сергей остается один — подле сокровищ, которые нужны не живому, а посланному в могилу.
Теперь его дом — кафе-нихилист, где любовь — это старая фотография, а деньги — единственные гости. Он бродит по пустому пространству, понимая: самое дорогое — это счастье, а он его продал.