— Всё! Хватит! — Татьяна швырнула тряпку в раковину, так что брызги полетели на кафель. — Больше не могу, слышишь, Иван? Не могу!
Муж оторвался от газеты “Советский спорт” и нахмурился:
— Опять нервы? Пустырника выпей.
— “Пустырника выпей”! — передразнила Татьяна, уперев руки в бока. — Тридцать лет одно и то же! “Успокойся, Таня. Не кричи, Таня. Где ужин, Таня?” Я тебе что, домработница?
Иван вздохнул, отложил газету. На пенсии, думал он, все бабы с приветом — сидят без дела, вот и дурь в голову лезет.
— Татьяна Николаевна, — сказал он официально, — объясни толком, что случилось.
— Случилось? — она засмеялась, но смех вышел горьким. — Да ничего, Ваня. Просто я наконец поняла. Поздно, конечно, но поняла.
Она аккуратно сняла фартук, повесила на гвоздик у двери. Иван насторожился — когда жена двигалась так медленно, это всегда что-то значило.
— Садись, — приказала Татьяна. — Поговорим.
— О чём? — он потянулся к газете. — Может, лучше чайник поставим? Ты же щи варила…
— Щи, — повторила она, качнув головой. — Конечно, щи. А знаешь, Ваня, когда я последний раз делала что-то для себя? Не для тебя, не для детей, не для внуков?
Иван растерялся. Такие вопросы всегда ставили его в тупик.
— Не понимаю, о чем ты.
— Не понимаешь, — кивнула Татьяна. — Вот именно. И никогда не понимал. Помнишь, как познакомились?
— На танцах в ДК, — машинально ответил он.
— Правильно. Мне было девятнадцать. Я хотела в пединститут, на учителя литературы. Помнишь?
Он смутно припоминал что-то такое, но тогда это казалось ему глупостями. Зачем бабе образование, когда можно выйти замуж?
— Ну помню. И что?
— А то, что я не поступила. Потому что ты сказал: “Зачем тебе учёба? Женимся — детей растить будем”. И я послушалась. Первая причина.
Она подошла к окну, глядя, как во дворе ребятня гоняет мяч.
— Потом родилась Катя, — продолжала Татьяна. — Я хотела выйти на работу, когда ей год исполнился. В библиотеку. А ты: “Какой нафиг библиотека? Ребёнка на кого оставишь?”
— Да правильно! — возмутился Иван. — Дитя без матери кто? Беспризорник!
— Правильно, — согласилась она. — Вторая причина. Потом Сашка родился. Потом твоя мать к нам переехала, больная. И кто за ней ухаживал? Кто простыни стирал, в поликлинику возил?
— Ну, ты… но я же на заводе пахал!
— Пахал. Третья причина. — Она повернулась, смотрела на него, будто впервые видела. — А когда я ангиной болела? Температура под сорок, а ты что?
Иван почесал затылок.
— Начальник аврал устроил, детали к сроку…
— Я сама скорую вызывала, сама в аптеку ползла. Четвёртая причина.
Татьяна села напротив, сложив руки. Иван вдруг заметил, как она похудела, как поседели её волосы.
— Дальше? — спросил он тише.
— Дальше внуки. Катина Анечка, Сашкин Вовка. Кто с ними сидел, когда родители на работе? Я. А ты где был? В гараже с мужиками сидел. Пятая причина.
Иван заёрзал на стуле.
— Татьяна, хватит! Что ты хочешь?
— Просто объясняю. — Она встала, налила два стакана морса. — Шестая причина: ты меня не видишь. Вообще. Не помнишь, какое у меня любимое платье. Не знаешь, какие книги читаю. Я для тебя — часть обстановки.
Она допила морс, поставила стакан.
— И седьмая: я устала быть несчастной. Просыпаюсь — один день, как другой. Щи, уборка, твоё недовольное лицо…
Иван почувствовал, как сжимается сердце.
— Татьяна, ну мы же нормально живём! Дом, внуки…
— Нормально, — усмехнулась она. — Вот и беда — нормально. А я в шестьдесят два хочу наконец жить.
Она достала чемодан. Иван похолодел.
— Куда?!
— К сестре, в Ярославль. Там клуб литературный. Буду стихи писать. Может, плохо получится, но попробую.
— А я? А дом?
— Научишься сам котлеты жарить. Дом никуда не денется.
Он вскочил, не зная, что сказать.
— Мы же любили друг друга!
— Любили. Когда-то. А потом ты перестал меня замечать.
Она закрыла чемодан. В её глазах не было злости — только усталость.
— Я не бросаю тебя, Ваня. Просто ухожу к себе.
Николай проводил её до такси, долго стоял у подъёЧерез полгода, когда Иван научился варить борщ и убирать квартиру без напоминаний, он сел на поезд до Ярославля с букетом полевых цветов и тетрадкой своих первых в жизни стихов.
