Правила на лето
Электричка остановилась на крошечной платформе станции Жуковка, где когда-то я стояла у самого края, держа на груди старую холщовую сумку. В сумке перекатывались кислые яблоки с нашей яблони, баночка вишнёвого варенья и пластиковый контейнер с домашними пирожками. Всё это, по большому счёту, было не нужно внуки приезжали из города сытые, с набитыми рюкзаками, но руки сами тянулись что-то приготовить для своих.
Когда двери вагонов распахнулись, из потока пассажиров появились трое: долговязый, уже высохший Данила, его сестрёнка Варвара и огромный рюкзак, болтающийся на боку, будто отдельная жизнь.
Бабушка! Варя первой заметила меня, замахала рукой, и браслеты на запястьях весело зазвенели.
Я ощутила комок в горле, тепло разлилось по груди. Осторожно опустила сумку на платформу и раскрыла руки.
Вы только посмотрите хотела я сказать «как выросли», но прикусила язык: они и без слов знали.
Данила подошёл чуть медленнее, обнял одной рукой, другой придерживался за рюкзак.
Привет, бабушка.
Он уже почти на голову выше меня, на подбородке пробивается щетина, узкие запястья, из-под футболки выглядывают наушники. Я бессознательно искала в нём того мальчишку, что когда-то носился по даче в синих резиновых сапогах, но взгляд вновь и вновь упирался в чужое, взрослое.
Дед вас внизу ждёт, сказала я. На «Ниве» стоит. А котлеты у меня на сковороде остывают, пойдёмте по-быстрому.
Я только сфотографирую, сказала Варя, уже доставая телефон. Щёлкнула платформу, вагон, меня, и тут же добавила: В сторис.
Слово это пролетело мимо, как скворец. Помню, зимой дочка объясняла да не вспомнить теперь. Да главное что Варвара улыбается.
Спустились мы по бетонным ступеням. У машины ждал Иван Павлович, мой муж. Подошёл, хлопнул Данилу по плечу, Варю в охапку, мне кивнул. У него всё сдержанно, но знаю волнуется не меньше моего.
Ну что, каникулы? спросил он.
Каникулы, ответил Данила, бросая рюкзак в багажник.
По дороге в дом внуки притихли. За окном мелькали садовые домики, палисадники, огороды, кое-где шмыгали козы. Варя пару раз что-то пролистала на телефоне, Данила засмеялся; я ловила себя на том, что разглядываю их руки то и дело тянутся к чёрным прямоугольникам.
Ничего, подумала я. Главное чтобы по-нашему всё было, а остальное уж пусть по-новому.
Дома встретили нас запах жареных котлет, свежей укропной зелени. На веранде старый деревянный стол под клеёнкой в лимонах. На плите шипит сковорода, в духовке печётся пирог с капустой.
Ух ты, пир, Данила заглянул на кухню.
Это не пир, а обед, на автомате ответила я, затем спохватилась. Проходите, мойте руки. Вон там, за дверью.
Варя снова достала телефон. Краем глаза я увидела, как она фотографирует тарелки, окно и Мусю-кошку, выглядывающую из-под стула.
За столом телефоны не держим, сказала я как бы невзначай, когда все расселись.
Данила удивился:
В смысле?
В прямом, вмешался Иван Павлович. Покушали потом как хотите.
Варя была секунду в раздумьях, но положила телефон экраном вниз у тарелки.
Я только сфотать
Уже сфотала, мягко ответила я. Сейчас едим, потом выкладывай.
Слово «выкладывай» даже самой звучало неуверенно. Что там они делают с фото не важно, главное, что довольна.
Данила, поколебавшись, тоже убрал телефон в сторону. Лицо у него было, как будто его попросили снять шлем в ракете.
У нас тут распорядок, продолжила я, разливая компот. Обед в час, ужин в семь, утром встаём не позже девяти А дальше гуляйте сколько хотите.
А если ночью кино смотреть? ухмыльнулся Данила.
Ночью спят, не поднимая глаз, сказал Иван Павлович.
Я почувствовала, как между нами повисает тонкая нитка напряжения, и поспешила добавить:
Мы уж не в казарме, разумеется. Но если до обеда балдеете, день проходит зря, ничего не увидите. Речка, лес, велосипеды
Я хочу на речку и велике покататься, тут же сказала Варя. И фотосессию в саду!
Фотосессия слово теперь знакомое.
Отлично, кивнула я. Только сперва немного поможем. Картошку прополоть да клубнику полить не барыня приезжала.
Бабушка, мы же на каникулах, начал Данила, но дед поднял на него глаза.
На каникулах, не в санатории.
Данила вздохнул, смолчал. Варя под столом толкнула его ногой, он едва улыбнулся.
После обеда разошлись по комнатам. Я зашла позже. Варя развесила футболки на стуле, разложила косметичку, установила на подоконнике баночки. Данила сидел на кровати, водил пальцем по экрану.
Я постелила новое бельё, сообщила я. Если что, говорите.
Всё ок, бабуля, не отрываясь от телефона, отвечает Данила.
В «ок» что-то кольнуло. Я только кивнула.
Вечером шашлыки, сказала я. А перед тем, как отдохнёте, выйдите в огород. Распределим, кто что делает.
Угу, сказал внук.
Я вышла, прикрыв дверь. В коридоре задержалась из комнаты слышался тихий смех, Варя с кем-то шутила по видеосвязи. Я вдруг почувствовала себя старой не из-за болей в спине, а из-за другого как будто их жизнь течёт на другом, недосягаемом мне пласте.
Ничего, велела себе. Главное не давить.
Вечером втроём стояли в огороде. Земля тёплая, под ногами шелестит сухая трава. Иван Павлович учил Варю, где сорняк, а где морковь.
Это выдёргивай, это оставляй, объяснял он.
А если перепутаю? Варя присела, лицо сморщила.
Не страшно, вмешалась я. Мы не в колхозе.
Данила в стороне, опёрся на тяпку, поглядывал в окно. Там едва мигал голубой свет монитора.
Телефон не потеряешь? спросил дед.
Оставил наверху, буркнул Данила.
Почему-то от этого было особенно тепло на душе.
Первые дни держались на равновесии. Я утром будила внуков стуком в дверь, они ворчали, но к девяти-тридцати уже были на кухне. Завтракали, помогали немного по дому, потом расходились: Варя устраивала фотосессии с Мусей и клубникой, что-то выкладывала, Данила либо читал, либо слушал музыку, гнал по деревне на велосипеде.
Правила держались на бытовых мелочах: телефоны в стороне за едой, ночью тишина. Только на третью ночь я услыхала тихий смех за стеной час был за полночь.
Потерпеть или пойти? задумалась я в темноте.
Смех повторился, затем прошёл тихий голосовой сигнал. Я вздохнула, накинула халат и постучала:
Даня, ты не спишь?
Смех оборвался.
Сейчас, бабушка, послышался шёпот.
Открыл дверь, щурясь от света, глаза красные, волосы дыбом, в руке телефон.
Ты чего не спишь?
Да мы тут фильм смотрим, виновато.
В час ночи?
Мы с ребятами из Москвы договорились вместе, и переписываемся одновременно
Я представила где-то в других квартирах такие же подростки смотрят ночью кино и строчат друг другу.
Давай так, сказала я. Пусть до двенадцати смотришь, а потом всё спать. Иначе утром никакой будешь, мне тебя из постели не выгнать.
Он скривился.
Но они же
Они в городе, а ты здесь. Здесь свои порядки. Не говорю в девять под одеяло, но всему есть предел.
Он молчал, чесал затылок.
Хорошо. До двенадцати.
И дверь закрывай: свет мешает, напомнила я. И потише со звуком.
Возвращаясь под одеяло, думала: надо было, наверное, строже. Как когда-то с дочкой. Но что-то внутри противилось: время другое.
Мелкие ссоры вспыхивали на пустяках. Как-то с утра, когда жара стояла ещё с самого рассвета, я попросила Данилу помочь деду перетаскать доски к сараю.
Щас, даже не глядя, отмахнулся он.
Прошло десять минут, дед сам возился.
Данила, дедушка один таскает, сказала я с неожиданной твёрдостью в голосе.
Я допишу и пойду, раздражённо бросил он.
Что там всё время пишешь? Как будто без тебя свет клином сошёлся.
Он резко поднял голову:
Это важно, у нас турнир.
Какой ещё турнир?
В игре. Командный, если отвалюсь подведу команду.
Я хотела сказать, что есть вещи поважнее игрушек, но увидела, как он напрягся, скривился.
Сколько это? спросила я.
Минут двадцать.
Договорились, через двадцать минут помогаешь.
Он кивнул. Через двадцать минут, выйдя на веранду, увидела, как он уже обувает кроссовки.
Я иду, иду не ругайте.
Такие маленькие устные договора давали ощущение, что порядок всё-таки держится. Но однажды всё пошло иначе.
Это было в июле. С вечера договорились: утром на рынок поедем за рассадой, продуктами. Иван Павлович говорил без помощника туго, вещи тяжёлые, машину бросать нельзя.
Даня, утром с дедом поедешь, сказала я за ужином. А мы с Варей дома останемся, будем варить варенье.
Не могу, сразу сказал он.
Почему?
Мы с ребятами договорились в город там концерт, музыка, фудкорт Я говорил же.
Я не помнила. Может, говорил, да пропустила.
В город? сурово переспросил дед.
До Москвы электричкой, там недалеко от вокзала.
Деду это показалось подозрительным.
Сам маршрут хоть знаешь?
Там все будут, мне уже шестнадцать.
Мы с отцом твоим договаривались: один никуда.
Я с друзьями, не один.
Тем более, отрезал дед.
Я почувствовала, как напряжение в кухне сгущается, будто воздух становится гуще. Варя съела свой ужин, тихо отодвинула тарелку.
Может, вы вечером на рынок, а завтра он пусть в город ездит? предложила я.
Рынок только утром бывает, сказал Иван Павлович. И я один не дотащу.
Я могу, неожиданно сказала Варвара.
Ты с бабушкой будешь, отмахнулся дед.
Оставим варенье, я поеду, сказала я. Пусть Варя поедет с тобой.
Он посмотрел на меня, в его взгляде промелькнула и благодарность, и упрямство.
А этот у нас самый главный? кивнул на Данилу.
Я же
Слушай, ты пойми: это не город. Мы за тебя в ответе.
Всегда кто-то за меня в ответе, резко бросил Данила. Можно я хоть раз сам за себя?
Повисла ледяная пауза. Внутри у меня всё сжалось. Хотелось сказать, что понимаю сама так рвалась когда-то, но вслух вышло другое:
Пока ты у нас, живёшь по нашим правилам.
Данила резко отодвинул стул.
Ладно, никуда не поеду.
Хлопнул дверью, наверху глухой удар то ли рюкзак кинул на пол, то ли сел тяжело на кровать.
Весь вечер прошёл натужно. Варя безуспешно шутила, рассказывала про городскую блогершу, но смех звучал натянуто. Иван Павлович молчал, я мыла посуду и думала о сказанном. В голове звенели слова про «наши правила», как ложка о стекло.
Ночью проснулась от тишины неестественной, липкой. Дом дышал: скрипели половицы, иногда пискнет мышь, но в эту ночь было слишком тихо. Прислушалась света из-под двери Данилы нет.
Может, хоть выспится, думала я.
Утром вышла на кухню в без пятнадцати девять. Варя уже сидела полусонная, Иван Павлович пил чай, листал газету.
Данила где?
Спит, наверное, отозвалась Варя.
Я поднялась наверх, постучала.
Дань, подъём.
Тишина. Заглянула кровать кое-как заправлена, его нет, одежда частично на стуле, телефон исчез.
В животе всё оборвалось.
Его нет, спустилась я вниз.
Как нет? Иван Павлович даже поднялся.
Кровати пусто. Телефон с собой.
Обошли двор. В сарае пусто, у речки тоже. Велосипед на месте.
Электричка в восемь сорок, глухо заметил муж, глядя на дорогу.
Может, просто к ребятам пошёл?
Каким ребятам, тут никого не знает.
Варя тут же набрала сообщение. Минуту смотрела в экран:
Не читает. Одна галочка.
Смысл этой галочки мне непонятен, но по лицу видно ничего хорошего.
Что делаем? спросила я.
Я на станцию, коротко ответил муж. Может, кто видел.
Не суетись, сказала я. Может, Даня сейчас придёт
Он даже не сказал, перебил Иван Павлович. Это не просто так.
Он быстро оделся, взял ключи от машины.
Ты оставайся дома. Варя, если что узнаешь докладывай.
Когда машина уехала, я осталась на веранде, сжимая в пальцах тряпку, которую не могла отпустить будто от этого зависела его возвращение. Перед глазами крутились картинки: Данила стоит на платформе, заходит в электричку, теряет телефон, садится рядом со взрослыми Отогнала эти мысли.
Он не малолетка. Не дурак.
Прошёл час. Потом ещё. Варя проверяет телефон, устало качает головой:
Ни ответа.
К одиннадцати вернулся Иван Павлович. Лицо уставшее.
Никто ничего не видел, сказал он. К вокзалу подъехал Пусто.
Я поняла надежды нет.
Может, в Москву уехал на свой фестиваль?
Без денег, без вещей? нахмурил брови муж.
У него же карта, встряла Варя. И в телефоне платежи.
Переглянулись: у нас деньги это бумага в кошельке, для них в телефоне, где-то в облаке.
Надо звонить его отцу, сказала я.
Надо, кивнул Иван Павлович.
Тот разговор был тяжёлым: сын сперва молчал, потом ругался, потом обвинил нас в невнимательности. Я клала трубку, ощущая внутри усталость такой толщины, как будто сама за эти два часа прошла сто вёрст.
Бабушка, он же не пропал, успокаивала Варя. Просто обиделся и ушёл.
Обиделся и ушёл. Как будто мы ему враги с трудом проговорила я.
День тянулся бесконечно. Варя помогала варить варенье, Иван Павлович ковырялся в сарае, телефон молчал.
Вечером, когда солнце уже катилось за горизонт, на веранде раздался шорох. Я вздрогнула; ворота заскрипели. Появился Данила в той же футболке, джинсы запачканы, рюкзак на плече. Лицо уставшее, но живое.
Привет тихо сказал он.
Я встала. Хотелось кинуться, обнять но сдержалась.
Ты где был?
В Москве На фестивале, опустил глаза. Почти с ребятами, они из соседнего посёлка. Я с ними списался.
На веранде появился Иван Павлович даже руки обтерев о тряпку.
Ты хоть знаешь, что мы тут голос сорвался.
Я писал, поспешно ответил Данила. Связь пропала, потом сел телефон. Зарядку не взял.
Варя стояла рядом, сжимала телефон:
Я тебе тоже писала всё время одна галочка.
Данила посмотрел на всех по очереди:
Я не специально Просто подумал, если попрошу, вы не отпустите. А я уже договорился.
И решил не спрашивать, закончил дед.
Опять зависла тишина, но уже не злая, а измотанная.
Заходи в дом, велела я. Поешь.
Он молча прошёл, сел на кухне. Я поставила миску супа, хлеб, наливала компот. Ел с жадностью путника.
Всё дорого у вас там, пробурчал. Эти ваши фудкорты
Слово «ваши» я проглотила, не стала цепляться.
После еды вышли на веранду. Вечер, солнце уже гаснет, дышится легко.
Значит так, сел дед рядом. Ты хочешь свободы, понял. Но мы за тебя в ответе. Пока ты у нас ты под нашей ответственностью. Если что-то планируешь говоришь заранее, не накануне вечером, а хотя бы за день. Вместе обсуждаем, смотрим, как, чего, куда. Договоримся едешь, не договоримся не поедешь. Просто исчезать нельзя.
А если запретите? спросил Данила.
Злишься и остаёшься, сказала я. Мы тоже злимся, но берём тебя с собой на рынок.
Данила смотрел на меня и в этих глазах было всё: обида, усталость, растерянность.
Я не хотел, чтобы вы волновались, тихо произнёс он. Просто хотел один раз сам решить.
Сам решать это важно, сказала я. Но отвечать тоже сам. Иначе не выйдет.
Он вздохнул:
Понял.
Еще, добавил Иван Павлович, если телефон садится, ищи где зарядить хоть на вокзале, хоть в магазине. Первым делом сообщи.
Хорошо, кивнул Данила.
Посидели молча. За забором тявкнула собака, в огороде лениво мяукнула Муся.
А фестиваль как? спросила Варя.
Да так, махнул рукой Данила. Музыка обыденная, а еда вкусная.
Фото покажешь?
Телефон сел.
Ну вот, развела Варя руками. Ни доказательств, ни «контента».
Он усмехнулся. Лёгкая, уже настоящая улыбка.
С того дня жизнь как будто по чуть-чуть сдвинулась. Правила остались, но стали мягче. С Иваном Павловичем вечером мы на листке написали: вставать не позже десяти, помогать по дому два часа, о поездках предупреждать, телефоны за столом не брать. Лист прилепили на холодильник.
Как в пионерлагере, хмыкнул Данила.
Только лагерь этот семейный, сказала я.
Варя выдвинула свои правила:
А вы не звоните мне каждые пять минут, если я ушла на речку, и не заходите без стука.
Мы и так не заходим, возразила я.
Всё равно напишите вмешался Данила. Чтобы честно было.
Добавили две строчки, все расписались.
Постепенно появились общее дела не обязаловка, а радость. Варя однажды вытащила «Монополию», забытое сокровище детства.
Давайте вечером сыграем!
Я в эту в детстве играл, отозвался Данила.
Дед сперва бурчал, но потом подсел: оказалось, правила помнит лучше всех. Смеялись, спорили, телефоны забыли.
Другим совместным делом стала готовка. Я устала слушать «что на ужин» и однажды сказала:
В субботу готовите сами, а я только покажу, где что лежит.
Мы? в унисон возмутились Варя с Данилой.
Вы. Хоть макароны с сосисками. Главное чтобы съедобно.
Они справились на диво: Варя нашла в телефоне модные рецепты, Данила резал овощи, ругались зато работали с удовольствием. На кухне пахло жареным луком, спорили, кто за что отвечает, смеялись. Вечером ели дед так и сказал: «Если отравимся очередь в туалет, но всё вкусно».
В огороде тоже договорились: у каждого свой «участок». Я показала Варе грядку с клубникой, Даниле с морковью.
Хотите поливайте, хотите нет. Но потом не удивляйтесь, если ничего не вырастет.
Эксперимент, фыркнул Данила.
Варя каждый вечер следила за ягодами, делала фото, подписывала «мой урожай». Данила пару раз полил, потом забыл. Под конец лета у Варі полная корзинка, у Данилы два корешка.
Ну как? спрашиваю. Выводы?
Морковь не моё, отшутился он.
Все смеялись по-настоящему.
К августу дом вошёл в спокойный ритм: утром общий завтрак, днём каждый по своим делам, вечером все вместе за столом. Данила иногда всё ещё засиживался с телефоном до двенадцати, но сам потом ложился. Варя ходила к реке с подругой, всегда писала, где есть.
Ссоры бывали из-за музыки, за соль в суп, стоит ли мыть посуду сразу. Но это уже не битва, а простой быт.
В последний вечер я испекла яблочный пирог: дом пах сладким и уютом, на веранде перекатывался прохладный воздух. Вещи аккуратно собраны.
Давайте сфотографируемся, предложила Варя.
Опять ваши начал было дед, замолчал.
Просто чтобы было у нас. Не обязательно выкладывать.
Вышли в сад. Солнце садилось за крыши, заливало яблони горячим светом. Варя поставила телефон на перевёрнутое ведро, включила таймер и встала между нами.
Бабушка в серединке, дед справа, Даня слева!
Встали плечом к плечу. Данила слегка приобнял меня за локоть, Иван Павлович подвигался ближе. Варя к обняла нас за талию.
Улыбаемся!
Щёлкнул затвор. Потом ещё раз.
Готово! Варя посмотрела фото и улыбнулась.
Покажи, попросила я.
На маленьком экране: я в фартуке, Иван Павлович в выцветшей рубахе, Данила волос растрёпан, Варя в яркой рубашке. Но были мы на этом фото очень одной семьёй.
Можно мне это фото? спросила я.
Конечно, я сброшу! Варя засмеялась.
Только как мне его распечатать, когда оно в телефоне? растерялась я.
Мы тебе поможем, пообещал Данила. Или осенью привезу.
Я кивнула. На душе было спокойно не потому что всё теперь понимаем без слов, а потому, что между нашими «правилами» и их свободой появилась тропинка, по которой можно аккуратно переходить друг к другу навстречу.
Поздно ночью, когда всё стихло, я вышла на веранду. Небо тёмное, редкие звёзды над крышей, дом дышал глубоко. Села на ступеньку, обняв колени.
Иван Павлович тоже вышел.
Уезжают завтра, сказал он.
Уезжают, кивнула я.
Помолчали.
Слушай обошлось.
Обошлось, вздохнула я. И что-то да поняли.
Это кто кого ещё научил, усмехнулся он.
Я улыбнулась. В окнах у Данилы темно. Вряд ли телефон светится. В окне у Вари тоже тишина. Где-то там, на его столе, уже лежит телефон на зарядке, копит силу до завтрашней дороги.
Я закрыла входную дверь, мимоходом глянула на листок с нашими правилами на холодильнике: края загнуты, ручка рядом. Провела по строчкам пальцем и вдруг подумала: придёт новое лето, перепишем их заново. Что-то добавим, что-то уберём Но главное всё равно останется.
Я выключила свет в кухне, ушла спать. Дом дышал ровнее и спокойнее, принимая в себя всё лето, оставляя место для следующих его историй.
