Мои родственники мужа шептались за моей спиной, но они не знали, что вчера я выиграла сто миллионов рублей
«Не надевай это платье снова, Анечка. Оно делает тебя дешёвой», произнесла теща, Тамара Павловна, голосом, лёгким, как ветровка из дешёвой ткани, прогрызённой молью.
Она бросила эту реплику через плечо, протянув меня мимо в коридоре, не обернувсь.
Я остановилась перед зеркалом в своём летнем платье, любимом, в котором Лёша всегда говорил, что я выгляжу, будто сошла с экрана французского фильма.
«Тебе не нравится?», спросила я, пытаясь удержать голос.
Тамара Павловна медленно повернулась. Её лицо, будто выкрашенное фарфором, скрывало надменную усталость.
«Дело не в моём вкусе, дорогая. Дело в статусе. Мой сын руководит крупным проектом. Его жена не должна выглядеть так, будто только что убежала с распродажи», прошипела она, разгоняя взгляд от моих дешёвых сандалий к отсутствию массивных золотых украшений.
«Не переживай, поправим. Карина идёт в бутики, пойдем с ней. Она покажет, как должна одеваться приличная женщина», добавила она.
Карина, моя золовка, выскочила из своей комнаты, словно уже ждала сигнала. На ней было чтото шелковистое, брендовое, дорогой вид.
«Мам, это бессмысленно. У неё нет вкуса», протянула она, глядя на меня, как на редкое животное в зоопарке. «Чтобы носить хорошие вещи, нужно хорошее воспитание. А здесь»
Она не досказала, и я поняла: «здесь» я, сирота из провинциального городка, которую их золотой мальчик Лёша почемуто притянул в семью.
Я кивнула и отправилась в «назначенную» мне комнату. Нашу квартиру затопили соседи, а пока бесконечные ремонтные работы тянулись, его родители «любезно» пригласили нас жить у них.
Лёша улетел в длительную деловую поездку, уверяя, что так будет лучше. «Вы полюбите её, увидите», сказал он перед отъездом.
Я закрыла дверь, прислонилась к ней, чувствуя в горле стук сердца. Не от боли, а от гнева холодного, тихого, собирающегося две недели.
Взяла ноутбук, открыла шахматный сайт. На главной странице всё ещё висел финал мирового онлайнтурнира. Мой ник «Тихий ход», над ним мерцало моё флаг, а под ним аватар побеждённого американского гроссмейстера. Ниже горела сумма: сто пятнадцать миллионов рублей.
Я уставилась на цифры, а в ушах звучал голос Карины: «Нужно хорошее воспитание»
За ужином тесть, Игорь Матвеевич, громко обсуждал «проблемный актив», а потом, бросив трубку, посмотрел на меня с раздражением.
«даже небольшую сумму надо инвестировать с умом, а не тратить на болтовню. Ты, Анечка, чем занималась до замужества? Какойто аналитик, верно?»
«Финансовый аналитик», поправила я спокойно.
«Вот видишь, какие суммы ты могла бы обрабатывать», не услышал он поправку. Карина хихикнула над своей тарелкой со сметаной и креветками.
«Папа, какие суммы. На первую годовщину она подарила Лёше серебряные запонки, я видела их, они, наверное, копили шесть месяцев», бросила Карина.
Тамара Павловна упрекнула, но в глазах играло развлечение.
Я подняла взгляд. «Запонки красивые», сказала я ровно. «Лёше они понравились».
«Наш мальчик любит всё, что ты ему даришь», кивнула теща. «Он добрый, не привередливый».
Эти слова, как яд, могли бы отравить целый город. Я достала телефон, открыл банковское приложение: деньги уже жёстко зачислены, в рублях, в моём счёте.
Я посмотрела на их три ухоженных лица. Они ничего не знали, ничего не понимали. Для них я была лишь ошибкой сына, нищей дурой, которую надо либо переделать, либо выгнать.
И я позволила им думать так пока.
На следующий день меня «перепрошивали». Карина вела меня по бутикам, будто я её маленькая собачка.
С превозмением она указывала на платья, стоящие цену годового дохода в моём провинциальном городке.
«Ну что, красавица?», бросила она, протягивая шелковый комбинезон. «Примерь. Мама заплатит».
Я посмотрела на ценник и покачала головой.
«Карина, слишком дорого. Я не могу принять», тихо сказала я.
«О, спаси меня от бедняка», усмехнулась она. «Когда тебе чтото дают, берёшь и радуешься. Разве наш семейный бюджет не позволяет одеть жену Лёши?»
Она произнесла это так громко, что продавцы посмотрели на неё. Я ощутила, как лицо заливается краской. Любой ответ мог бы меня подставить.
«Я просто не привыкла к таким вещам», прошептала я.
«Тогда привыкай», крикнула она к продавцу. «Упакуйте. Доставьте домой».
Весь день она покупала, не спрашивая моего мнения. Вечером, распаковывая сумки, Тамара Павловна щёлкнула языком.
«Вот, теперь ты выглядишь как человек, а не как бедная сирота», сказала она, передавая мне потёртую сумку известного бренда.
«Возьми, мне уже скучно, но тебе будет полезно», передала она, будто даря сокровище, а не отнятый подарок.
«Спасибо», прошептала я, голос звучал чужим.
Вечером я села рядом с Игорем Матвеевичем, когда он смотрел новости.
«Благодарю за гостеприимство, но», начала я.
«Без «но»», перебил он, глядя в экран. «Ты жена нашего сына, наша обязанность заботиться о тебе».
«Понимаю, но кажется, вы пытаетесь меня переделать. А я люблю свою работу», ответила я.
Тамара Павловна, услышав меня, вмешалась.
«Работа? Анечка, твоя главная работа делать уют Лёше, рожать детей. Твои копейки в семейном бюджете смехотворны».
«Не в деньгах дело», возразила я. «А в самореализации».
«Само что?», хихикнула Карина, проходя мимо. «Сидеть в душном офисе и таскать бумаги это самореализация? Заведи ребёнка, и поймёшь».
Они обсуждали меня, как будто я была лишь проектом «Зятья».
Позднее вечером Лёша позвонил по видеосвязи, уставший, но радостный.
«Как ты, моя любимая? Они не доставляют тебе проблем?»
Я улыбнулась.
«Всё в порядке, дорогой. Они очень заботливые».
Я не могла им ничего рассказать. Шахматы были моим тайным миром, связующим меня с отцом. Он однажды отмахнулся: «Круто, котёнок, какое милое хобби». Поэтому я молчала, охраняя ценное от недопонимания. И возражать против его семьи означало втянуть его в войну, где он стал бы мишенью. Нет. Эта игра моя, и я должна её выиграть.
«Скучаю по тебе», сказал он.
«И я тоже», ответила я. После звонка открыла ноутбук, но уже не шахматный сайт, а сайт элитной недвижимости. Смотрела виллы в Серебряном бору, пентхаусы с террасой и видом на Москвуреку.
Я не выбирала, а анализировала поле битвы. Каждое их замечание закаляло меня.
Они думали, что лепят из глины то, что им нужно. Они не знали, что глина уже превратилась в закалённую сталь.
Точка невозврата пришла в среду. Тамара Павловна решила «глубокую чистку» моей комнаты без меня, будто из лучших побуждений.
«Анечка, я небольшую уборку сделала, пропылесосила», сказала она, вернувшись из магазина. «А под твоей кроватью какойто хлам, старые доски и крошечные фигурки».
Я ощутила, как всё внутри высыпается. Я знала, о чём она говорит: о старой советской шахматной доске, сделанной мной отцом, когда мне было шесть. Он вырезал каждую фигурку вручную и покрывал лаком. Это было единственное, что у меня оставалось от родителей.
«Где она?», спросила я ровным голосом.
«Отдал её садовнику. У него внуки пусть играют. Мы не можем держать такой хлам в доме. Это не антиквар, а просто мусор, портит вид», ответила она, словно бросила старую газету.
Я пошла в свою комнату без слов. Там, где стояла доска, теперь пусто, паркет блестел.
Чтото изменилось в тот момент. Все эти мелкие унижения, дорогие платья, лекции это могла бы вынести я. Но это удар в самое уязвимое место, в то, что было священно.
Я вышла из комнаты. Теща и Карина сидели в гостиной, попивая травяной чай и обсуждая предстоящую поездку в Италию.
Они посмотрели на меня, ожидая слёз, криков, просьб вернуть доску.
Но я была совершенно спокйой.
«Тамара Павловна», сказала я, голос без дрожи. «Вы сказали, что отдали доску садовнику. Позвоните ему, я хочу её вернуть».
Она приподняла брови.
«Анечка, не будь ребёнком. Зачем тебе этот мусор? Лёша придёт, купим новые красивые, из слоновой кости, если хотите».
«Мне не нужна слоновая кость», перебила я. «Мне нужны эти фигуры. Это память моего отца».
Карина фырнула.
«Какая драма изза деревянных фигурок. Мама, скажи, садовник уже ушёл».
«Он уже ушёл», ухмыльнулась теща. «Значит, забудьте. Это просто вещь».
Её ухмылка стала последней каплей.
Я достала телефон, нашла номер, который сохранила пару дней назад агент по элитной недвижимости.
Нажала «звонок» и включила громкую связь.
«Алло, это Анна. Мы говорили о таунхаусе в Серебряном бору. Да, я решила. Готова сделать предложение».
Тишина заполнила гостиную. Тамара Павловна и Карина замерли с чашками, лица побледнели.
«Да, цена устраивает. Приготовьте документы, отправлю подтверждение средств через пять минут. Без ипотеки, личные средства», продолжила я, глядя прямо в глаза тёще.
Смятение сменилось тревогой в её взгляде.
«И ещё одно», добавила я, завершая звонок. «Мне нужен хороший ландшафтный дизайнер и садовник, который не будет выбрасывать чужие вещи».
Я положила телефон, улыбнулась впервые за всё это время улыбку игрока, который поставил королю мат.
Карина первой закричала.
«Что ты говоришь? Какой таунхаус? Откуда у тебя такие деньги?»
«Это не шутка», возразила Тамара Павловна, её лицо стало бледным. «Анечка, ты сошла с ума».
Я села в кресло напротив и взяла миндальное печенье.
«Это не шутка и не розыгрыш. Я выиграла деньги на мировом шахматном чемпионате», сказала я.
Карина рассмеялась, но смех её был нервным.
«Шахматы? Ты? Не смешите меня. Ты же просто Анечка».
«Да, я просто Анечка», подтвердив, сказала я спокойно. «Я играю в шахматы всю жизнь, как и мой отец. На той самой доске, которую вы отдали садовнику».
В этот момент в комнату вошёл тесть, услышав шум.
«Что происходит?»
«Она сошла с ума! Говорит, что покупает дом и выиграла миллионы в шахматы!», визжала Карина.
Он посмотрел на меня, потом на жену и зятя. Он единственный, кто не рассмеялся. В его глазах мелькнул расчёт.
«Какие деньги, Анечка?»
«Сто пятнадцать миллионов рублей», ответила я ровно.
Он испустил тихий свист. Тамара Павловна охнула, закрыв рот рукой. Их аккуратный мир начал рушиться.
Тут дверь распахнулась. На пороге стоял Лёша, вернувшийся на день раньше, чтобы удивить нас.
«Мама, папа, я дома! Что»
Он замер, увидев наши лица. Мать бросилась к нему.
«Лёша, слава богу, ты здесь! Жена она говорит невероятные вещи!»
«Что я говорю, Тамара Павловна? Правда?», спросила я, вставая.
Лёша посмотрел озадаченно.
«Анечка, что случилось?»
Я рассказала ему всё: о «бедной сироте», о подарках, о лекциях, о шахматной доске.
Он медленно повернулся к матери.
«Мама, это правда? Вы выбросили её отцовскую доску?»
«Но это был просто мусор! Я хотела хорошо!», пробормотала она.
«Мусор? Три недели ты унижала мою жену, считая её безмолвным сиротой, которую можно формировать как хочешь?», сказал он, глядя на отца и сестру, которые молчали, опустив головы.
«И ты всё это молчала, а выиграла чемпионат? Кто ты, Анечка? Почему я ничего не знал?»
«Потому что это была моя игра, а не наша. Я любила тебя, но я не та, кем вы меня считали», ответила я, взяв его за руку.
«Я не могу больше здесь жить», сказала я.
Мы упаковали вещи. Через десять минут Лёша пришёл с чемоданом.
«Я пойду с вами. Прости меня за них и за слепоту», сказал он, помогая собрать мои немногие вещи и те брендовые платья, которые я никогда не надену. Мы вышли из дома, где семья застыла в тех же позах, как статуи.
«Мы уезжаем», сказал Лёша. «И прошу, не тревожьте мою жену больше».
В машине он держал мою руку.
«Сто пятнадцать миллионов рублей Ты теперь богаче меня», улыбнулся он.
«Деньги не имеют значения», ответила я, глядя на пробегающие огни города. «Это никогда не о деньгах было. Это о праве быть собой».
Он кивнул, понимая. Всё сводилось к уважению его нельзя купить, его нельзя подарить, его можно заслужить в сложной игре, где главный приз собственное достоинство. Они училиЯ открыла окно своей новой квартиры, вдохнула холодный вечерний воздух и, улыбаясь, увидела, как звёзды выстраиваются в шахматную доску, напоминая мне, что каждый ход лишь начало новой партии.