Сестра, которую я не могла терпеть с самого начала

Знаешь, та самая сестра, которую я всю жизнь терпеть не могла…
— Руки прочь от моей куклы! — взвизгнула Света, выдергивая у старшей фарфоровую красотку с бантом. — Мама! Вера опять лезет к моим вещам!
— Ой, да перестань, жадина! — фыркнула восьмилетняя Вера, но отпустила куклу. — Велика важность, принцесса нашлась!
С кухни вышла Галина Петровна, руки фартуком вытирая. — Опять скандал с утра пораньше! Вера, отстань от сестры. У тебя своих игрушек вагон.
— Да мои все старые, заезженные, а у нее — новенькие! — вспылила Вера. — Совсем нечестно!
— Потому что я младшая, — самодовольно ответила Света, прижимая куклу. — Мама же сама говорила.
Вера стиснула зубы и промолчала. Да, мама говорила. И бабушка. И тетя Нина. Все вокруг только и твердили: «Светочка маленькая, уступи ей», «Светулечка болезненная, побереги ее», «Посмотрите, какая у нас Светунчик лапочка!».
А про Веру? Вера большая, Вера сильная, Вера должна понимать. Всегда понимать и уступать.
— Садитесь-ка завтракать, — устало бросила мать. — И сестру позови.
В школе Вера пыталась отвлечься, но везде мерещилась младшая сестра. Учительница Евдокия Васильевна частенько спрашивала: «Как Светочка? Здорова? Скоро ли в первый класс?»
— А ты, Верочка, помогаешь сестренке готовиться? — поинтересовалась она раз на переменке.
— Помогаю, — солгала Вера.
На деле терпеть не могла эти уроки. Света капризничала, буквы учить не хотела, ныла, что устала. А мама неизменно ворчала: «Ну что ты к ней пристала? Видишь, ребенок сил нет».
— Светка, букву «А» так не пишут! — сердилась Вера, стирая корявую закорючку. — Смотри, как надо!
— Не буду! — хныкала сестра. — Рука болит!
— Ничего у тебя не болит! Просто ленивая!
— Мама! Врать нехорошо! — тут же орала Света.
И мама, конечно, бранила Веру. Всегда бранила.
Когда Света пошла в школу, Вера надеялась — поймет теперь, каково зубы чешут над учебниками, тройки в дневнике получать. Ага, щас! Света легко училась, на пятерки, ее учителя обожали.
— Какая же у тебя сестра способная! — восхищалась классная руководительница Веры. — Просто умница какая! Тебе бы у нее поучиться, как надо.
Вера молчала, кулаки сжибая. Что ответишь? Что Света не умница, а просто везучая? Что ей все без труда достается? А Вере — корпеть ночами, чтобы четверку схватить.
Дома покоя тоже ноль. Света расцвела красавицей — светловолосая, глаза васильковые, кожица нежная. Соседки ахали: «Ой, куколка! Прямо картинка!»
А Вера? Ничего особенного. Не красавица, не уродина — простая девочка с каштановыми волосами и серыми глазами. Таких — пруд пруди.
— Наша Света актрисой будет, — мечтательно говорила мама, расчесывая ей кудри. — Или моделью. С такой внешностью — грех не воспользоваться.
Вера делала вид, что глуха, а слова как ножом по сердцу. Выходит, ею «воспользоваться» не грех? Значит, из нее толку никакого?
— А я врачом, — тихо сказала она однажды.
— Врачом? — удивилась мама. — Ну, если получится. Учиться-то сложно.
«Если получится». Не «станешь обязательно» или «у тебя получится», а «если». Как будто мама и не верила в нее толком.
А Света росла да хорошела. В старших классах за ней мальчишки толпами ходили. Кокетничала, глазки строила, подарки да букеты получала. Вера глядела на это с горечью.
— Смотри, какие сережки мне Сашка подарил! — щебетала Света перед зеркалом. — Говорит, под цвет глаз!
— Ну да, красивые, — процедила Вера сквозь зубы.
А ведь ей самой хотелось подарков, комплиментов. Только кто заметит серую мышку, когда рядом такая звезда?
— Верунь, ты чего такая кислая? — лицемерно спросила Света. — Тебе тоже сережек купить?
— Не надо, — коротко бросила Вера.
Жалости не хотелось. Хотелось, чтоб заметили, оценили, полюбили просто так. Да где ж таких найти?
После школы Света поступила в театральный на актерский. Мама счастью не знала.
— Вечно знала — актриса из тебя! — сияла она.
И со свечой в руке маленькая племянница вдруг сказала: «Знаете, мама и тётя Вера, меня назвали Вероникой по вас обеим, ведь вы теперь самые лучшие подружки!» — обняв сёстер за талию, шмыгнула носом и прошептала: «А я так боялась, что вы опять поссоритесь…» Настя и Вера переглянулись сквозь то и дело накатывающие слёзы — глупые, счастливые — и поняли главное: детские обиды давно растворились в этом тёплом комке у груди, таком родном и хрупком, где теперь билось одно на троих сердце.