Любовь не должна быть условной. Но для моей сестры она была. Без тени сожаления она отказалась от приемной дочери, как только родила сына. Когда я пыталась понять такую жестокость, она лишь пожала плечами: «Она не была мне родной». Но карма уже стучалась в её дверь.
Бывают моменты, которые разрывают тебя на части, выворачивают душу наизнанку. Для меня таким стали четыре простых слова, которые сестра сказала о своей четырехлетней приемной дочери: «Я вернула её».
Мы не видели сестру Марину несколько месяцев. Она жила в другом городе, и из-за беременности мы дали ей пространство. Но когда у неё родился сынок, вся семья решила навестить её. Мы хотели поздравить.
Я загрузила машину тщательно упакованными подарками и плюшевым медведем для Кати, моей четырехлетней крестницы.
Когда мы подъехали к её загородному дому, я заметила, что двор изменился. Исчезла пластиковая горка, которую так любила Катя. Пропал и её маленький садик с подсолнухами, который мы вместе посадили прошлым летом.
Марина открыла дверь, покачивая на руках завернутого в пеленку малыша. «Знакомьтесь, это Ваня!» — объявила она, поворачивая младенца к нам.
Все умилились. Мама тут же потянулась к нему, а папа начал фотографировать. Я оглядела зал — ни одной фотографии Кати, ни игрушек, ни детских рисунков.
«Где Катя?» — спросила я, улыбаясь, всё ещё сжимая её подарок.
Как только я произнесла её имя, лицо Марины застыло. Она переглянулась с мужем, Сергеем, который внезапно заинтересовался настройкой термостата.
Потом, без капли стыда, она ответила: «А, я вернула её».
«Что значит — “вернула”?» — переспросила я, надеясь, что ослышалась.
Мама перестала укачивать Ваню, папа опустил фотоаппарат. Тишина сжалась вокруг, словно бетон.
«Ты же знаешь, я всегда хотела быть мамой мальчика», — вздохнула Марина, как будто объясняла очевидное. «Теперь у меня есть Ваня. Зачем мне дочь? Да и Катя ведь приёмная. Я больше в ней не нуждаюсь».
«Ты ВЕРНУЛА её?!» — закричала я, роняя подарок. «Она же не вещь, которую можно сдать в магазин! Она — ребёнок!»
Марина закатила глаза. «Успокойся, Настя. Она мне не родная. Это не то же самое, что отказаться от своего. Она была… временной».
Слово ударило, как пощёчина. Временная? Выходит, Катя была лишь заполнением пустоты, пока не появилось «настоящее».
«ВРЕМЕННАЯ?! — голос мой дрожал. — Она два года называла тебя мамой!»
«Ну, теперь она может так называть кого-то другого».
«Как ты можешь так говорить?!»
«Ты всё драматизируешь, — огрызнулась сестра. — Я поступила правильно».
Я вспомнила, как Марина читала Кате сказки, заплетала ей косички, говорила: «Семья — это не кровь, а любовь».
«Что изменилось? — спросила я. — Ты боролась за неё, заполняла тонны бумаг, плакала, когда оформляли усыновление».
«Тогда было другое время, — отмахнулась она. — Теперь всё по-другому».
«По-другому? Потому что теперь у тебя есть “настоящий” ребенок? Какое послание ты отправила Кате?»
«Настя, ты всё преувеличиваешь. Я любила Катю… но теперь, когда родился Ванечка, я не хочу делить любовь. Он нуждается во мне полностью. Катя найдёт другую семью».
Тут что-то во мне сломалось. Катя была не только её дочерью. В каком-то смысле — и моей тоже. Я — её крёстная. Я утешала её, когда она плакала, укачивала перед сном.
Я так мечтала стать матерью. Но жизнь была жестока: выкидыш за выкидышем, каждый отнимал у меня частичку надежды. И только смех Кати, её маленькие ручки, тянущиеся ко мне, её голосок: «Тётя Настя!» — заполняли ту пустоту.
А Марина выбросила её, как ненужную вещь.
«Ты держала её на руках, называла дочерью, позволяла звать себя мамой, а потом выкинула, как только появился “настоящий” ребёнок?!»
Марина фыркнула, поправляя Ваню. «Она же из детдома. Она знала, что так бывает».
Мои руки дрожали. «Марина, ей ЧЕТЫРЕ года. Ты была для неё всем!»
Сергей наконец вступил: «Мы не приняли это решение сгоряча. Ваня нуждается в полном внимании».
«Вы думаете, бросить её — это справедливо?»
«Ей нашли хорошую семью», — пробормотал он.
Тут раздался резкий стук в дверь. Если бы я знала, что карма пришла так быстро… Сергей пошёл открывать. На пороге стояли двое — мужчина и женщина в строгой одежде.
«Марина Сергеевна? — женщина показала удостоверение. — Я — Ольга, мой коллега Дмитрий. Мы из органов опеки. Нам нужно обсудить некоторые вопросы».
Марина побледнела. «Органы опеки? Но… почему?»
«У нас есть основания считать, что процедура расторжения усыновления была проведена с нарушениями. Нас интересует, сможете ли вы обеспечить безопасные условия для вашего сына».
Марина прижала к себе Ваню. «Моего сына? При чём тут он?»
Они вошли и сели за стол.
«Мы располагаем информацией, что вы отказались от дочери сразу после рождения сына, без должного психологического сопровождения», — сказала Ольга.
Марина обвела нас взглядом, ища поддержки. Но никто не вступился.
«Это… абсурд! Я соблюла все процедуры!»
Дмитрий просматривал бумаги. «Ваша соседка сообщила, что вы вернули приёмного ребёнка практически сразу после родов. Это вызывает вопросы о вашей способности быть ответственным родителем».
Тут я вспомнила, что соседка, тётя Люда, всегда обожала Катю. Я смотрела, как уверенность Марины тает.
«Вы… вы что, хотите…»
«Мы обязаны проверить, безопасна ли среда для вашего сына. Будет проведено расследование».
«Вы не имеете права забрать моего ребёнка! — закричала Марина. — Он МОЙ!»
И тут она замолчала, осознав, что только что подтвердила двойные стандарты.
«Мы пока никого не забираем. Но вы обязаны сотрудничать».
«Где сейчас Катя?» — спросила я.
Ольга посмотрела на меня. «А вы?»
«Настя, сестра Марины. Я — крёстная Кати».
«К сожалению, эта информация сейчас закрыта».
Сергей молчал, сжав губы.
Марина оказалась в ловушкеА через год я усыновила Катю, и теперь её звонкий смех снова наполняет наш дом, а в её глазах больше нет страха — только радость и уверенность, что её любят по-настоящему.
