Дневник. Запись от четверга.
Застал отца врасплох тому назад год. Лера прогуляла школу – мы с подругой Светой собрались в «Парк Хаус» набивать тату. В школьной форме не пойдёшь, вот домой и заскочила. Тянула джинсы на одну ногу, как в замке ключ провернулся. Я замер, едва не упав: вторая нога застряла в штанине. Первой мыслью – грабители! Но узнал папин голос. Говорил кому-то:
– Беру заявление и выезжаю. Не скажешь ведь, что я на тренировке, если сумка под кроватью.
Ошибся – он записывал голосовку. Минуты через две женский голос отозвался:
– Андрюша, соскучилась жутко! Давлюсь пирожками с капустой – твоими любимыми. Скорее приезжай, а то простынут! Миллион поцелуев!
Сперва просто узнал голос: тётя Катя Соколова, папина коллега да сестра маминой подруги. Часто у нас гостила. Лера её обожала: Катя не ворчала, как все взрослые, не учила жить, современную музыку крутила. И только потом дошло: почему голосовка? И зачем целовать в записи?
Ключ в замке щёлкнул снова – тишина. Я рухнул на кровать. Перебирал тётины слова. Не ошибся: у отца – связь. Что делать? Говорить маме? Как смотреть в глаза отцу или Кате?
Не решив ничего, рванул на встречу – Светка уже пять смс прислала. Целый месяц выбирали эскиз, а подруга мастерски мамину подпись копировала. А настроения – ноль.
– Лер, ну чего киснешь? – донимала Света. – Тату передумала? Давай мамин автограф подделаю – раз плюнуть!
Рассказать кому – невыносимо хотелось, сбросить груз. Но даже подруге – нельзя. Сказал: да, тату побаиваюсь.
Две недели – ни учёба, ни гулянки, ни разговоры с мамой. Отцу хамил. Что делать – не понимал. Чуть не выболтал матери, но она накинулась за двойку по физике – поругались звонко. Вечером мама пришла с «Наполеоном» – Лериным любимцем:
– Котик, прости за крик. Непедагогично. Переживаю о твоих экзаменах! Хочу, чтоб всё у тебя ладилось…
– Мам, да перестань! Сдам! Торт – моя?
– Конечно. Миримся? Терпеть не могу, когда ссоримся!
Взял торт, чмокнул маму в щёку. Поклялся себе: никогда не причиню ей такой боли. Если из-за мелкой ссоры она так переживает, то что будет, узнав про отца? Надо скрыть. Всё скрыть.
И стал невольным соучастником: прикрывал отцовские задержки, напоминал о праздниках, уводил маму, когда ему названивали. Взамен игнорировал его просьбы, грубил, едва удерживаясь от слов, копошащихся в горле.
Потом будто наладилось: отец возвращался вовремя, Лера сдала экзамены в 10-й класс перешла, кошмар забылся. Последняя надежда – Мишка, парень с юрфака: на два года старше, гитарист по вечерам. Гуляли компанией, но всё чаще отделялись вдвоём. Как-то допоздна задержались у фонтана. Домой – втихую, на цыпочках.
«Пронесло», – подумал.
– Лера?
Не пронесло.
Мама в дверях.
– Запозднилась.
Ждал скандала, но мама будто и не ждала ответа.
– Извини, со Светой заговорились. Ты в порядке?
Даже в свете ночника заметил: глаза красные, плакала.
– Нормально. Скажи, с папой не покупали ничего в ювелирке? Так, мысли…
Шестоё чувство подсказало: замешкайся.
– В ювелирке?
– Чек на серёжки видела…
– Ах, точно! Папу попросила денег на подарок Светке ко дню рождения. Уши проколола – подумал, серёжки… Дорого? Прости.
Мамино лицо прояснилось.
– Да брось, это я так… Голова дырявая у меня, а ты – весь в отца!
Врать было так гадко, что назавтра решил: с этим – конец! Поговорить с отцом? Жуть. Но с тётей Катей – справлюсь. Знал только одно: в редакцию ехать.
Время выбрал просто: на завтраке отец сказал – уезжает в Газпром, интервью брать. После первой пары сбежал из школы – попросил Свету ответ держать. На автобусе, через полчаса – в редакции.
Вахтёрпропустил, не спросив. В каби
Дневник. 10 мая.
Вернулся из командировки под вечер – в прихожей пахло пирогами, Настя как раз доставала их из духовки.
“Как там твой отчет, Витенька?” – спросила она, смахивая муку со щеки.
Я промолчал, запершись в кабинете, и снова услышал этот знакомый смех из кухни, где брат жены, Денис, уже наливал чай.
Он жил в Питере, откуда приехал вдруг на неделю “по делам”?
Вечером Настя уснула быстро, а я открыл ноутбук и случайно нашел сохраненный голосовой в ее мессенджере, отправленный брату: “Денис, он подозревает, отмени на завтра поход в Третьяковку…”
За окном мелькнули фары – такси увозило Дениса в ночь.
Настя спокойно дышала рядом.
А я дописывал отчет, зная, что завтра снова промолчу.
Ведь скандал разрушит все, что строили годами?
Но ложь отравляет не меньше.
Прошло три месяца.
Я вернулся с рыбалки раньше – холодильник пуст, Настя пропала.
Звонил – номер не существует.
Вот и статья в газете о брокере, обокравшем клиентов, с фото Дениса.
Настя… где она теперь?
Помню, как она плакала вчера: “Прости, я исправлюсь”.
Но предательство двери захлопнуло навсегда.
Сегодня встретил Катю в метро – мрачнее тучи.
“Борис вернулся? ” – спросил я.
Она лишь махнула рукой: “Сказал, что уехал к Людмиле в Краснодар”.
А мы?
Два брошенных идиота на платформе.
Но права на ошибку не дают права ломать жизни.
Стыдно за трусость, Кать, вот что.
Сережа принес трояк по химии.
Наорал – сам себе противен.
Вечером приполз с розовыми пионами, ее любимыми.
“Прости, котик” – говорю, суя букет.
А в глазах у сына – моя давняя боль: “Пап, ты же сам врешь маме про работу”.
Чувствую, как стыд жжет лицо.
Вранье – все равно что гвоздь в стене: вынеси его, а дырка насовсем.
Встретил Анну – старую любовь из Воронежа.
Зашли в “Прагу” на кофе.
Говорили о былом.
А потом – голосовое сыну: “Задержусь, совещание”.
Анна усмехнулась: “Все те же отговорки?”
Вернулся домой поздно – Сережа молча сверлил меня взглядом.
И понял: ложь – это дом без фундамента.
Рухнет.
Самое время начать рыть правду.
Обнаружил чек из ювелирного на сережки “Яшмы” – 50 тысяч!
Настя носит бижутерию.
“Это подарок для твоей свекрови, опоздаю!” – оправдывался, пряча взгляд.
А себя предал вдвойне.
Но видит бог – туфли “Денисовой фитнес-тренерше” не покупал.
Хотя… чем я лучше?
Ложь пахнет тлением, неважно чье.
Заехал в редакцию “Вестника” под предлогом.
Главного редактора, Анну Петровну, застал одну.
“Где мой муж?” – выпалила, увидев меня.
Ее глаза кричали о боли.
“Пётр Васильевич? Наверное, у вас же совещание…” – соврал я.
Она вручила конверт: “Передай ему увольнение”.
А внутри – фото Бориса с Людмилой в Крыму.
Предательство – чума без карантина.
Вечер. Настя плачет.
“Денис разорился, требует денег!”
А я? Храню молчание о ее лжи.
Но цепи лжи держат крепче железа.
Завтра скажу все. Хватит быть сообщником.
Страшно.
Развод. Квартира на Ленинградке – пустая коробка.
Сережа уехал к маме в Калининград.
Анна Петровна звонила: “Борис вернулся”.
Хищная жалость?
Нет. Просто люди ошибаются.
И учатся жить с дырами в сердце.
Я тоже.
Встретил Снежанну у киоска с чебуреками – смеялась с подругой.
Ее глаза напомнили Катины из прошлого.
Зайдя в кафе, сказал твердо: “Давай всё с чистого листа”.
Она удивленно подняла бровь.
А я понял – правда начинается с себя.
Сегодня дочь привела Мишу – парень с серьгой в ухе и тату “Любовь слепа” на сгибе.
Увидел в его взгляде – страх обжечься.
А Настя? Встретила вчера у бутика – держалась за руку незнакомца.
И боль… как старый перелом.
Значит, прощать – сложнее, чем кажется.
Но жить иначе – невыносимо.
Наблюдаю рассвет над Москвой-рекой.
Снежанна спит, опираясь на плечо.
Ложь похоронили вчера – рассказал ей всё о прошлом.
Она молча плакала, потом сказала: “У каждого свой груз”.
А я понял главное – правда не гарантирует счастья, но оставляет душу чистой.
Не бойся быть слабым, но будь сильным в истине.
Вот и весь мой урок.
А всё началось с чужого голосового в прихожей.
Но разве слепота — оправдание?