Шёпот за стеклом
Санитарка, женщина с усталым, обветренным лицом и глазами, потухшими от ежедневного лицезрения чужих страданий, неловко переложила прозрачную сумку Анны из одной натруженной руки в другую. Полиэтилен хрустнул, нарушая гробовую тишину лифта. В сумке, как насмешка, пёстрым пятном выделялись детские вещички крошечный розовый комбинезон с зайчиками, распашонка с вышивкой «Мамина радость», и белая с голубой окантовкой упаковка подгузников. На упаковке значилась большая, вызывающая цифра «1» для только что родившихся деток. Для тех, кто начинает свой путь.
Лифт, грохоча старыми, изношенными тросами, медленно опускал их на первый этаж, и с каждым этажом сердце Анны сжималось всё сильнее, превращаясь в маленький, беззащитный комок боли.
Ничего, девочка, голос санитарки прозвучал хрипло и безнадёжно, словно скрип несмазанной двери в пустом доме. Ты молодая, крепкая. Ещё нарожаешь. Всё наладится
Она бросила на Анну быстрый, исподлобный взгляд, полный неловкого сочувствия и желания поскорее закончить этот мучительный спуск.
Другие дети есть? спросила она, чтобы заполнить тягучую, давящую паузу.
Нет выдохнула Анна, глядя на мигающие кнопки этажей. Её голос был пустым, безжизненным.
Это тяжелее протянула санитарка. Что родные решили? Хоронить будете или кремировать?
Будем хоронить, отвернулась, поджав до белизны губы, Анна. Её взгляд утонул в грязном, исцарапанном зеркале лифта, где отражалось её собственное, незнакомое лицо бледное, опустошённое.
Санитарка понимающе, почти профессионально вздохнула. Она видела таких тысячи. Молодых, старых, сломленных. Жизнь в этих стенах делилась на «до» и «после». И для Анны только что наступило это самое «после».
Её забирали из роддома одну. Не было конверта с розовыми или голубыми лентами. Не было счастливого кряхтения из-под заботливо укутанного уголка. Не было улыбок, поздравлений, растерянных и счастливых взглядов родни, скромных, пахнущих зимой букетов гвоздик. Был только муж, Дмитрий, стоявший у подножья больничной лестницы с опущенными, полными вины глазами, сгорбленный, будто нёс на своих плечах невыносимую тяжесть. И была ужасная, обжигающая льдом изнутри пустота, которая звенела в ушах и не давала дышать.
Дмитрий обнял её скупо, неуверенно, как чужой человек, боясь прикосновением причинить ещё большую боль. Его объятия не согревали. Они были просто формальностью, ритуалом, который необходимо совершить. Безо всяких напутствий, без памятных, дурацких и таких желанных сейчас фото у выхода, они молча покинули здание родильного дома. Двери автоматически захлопнулись за ними, словно навсегда закрыв один этап жизни.
Я уже был Кхм запнулся Дмитрий, заведя машину. Мотор отозвался глухим, неживым рычанием. У ритуальщиков у этих стервятников Всё заказал на завтра. Но ты, если захочешь, кхм, можешь внести коррективы. Венок белый выбрал, маленький, а гробик он такого цвета, бежевый, с розовыми он замолчал, сглотнув ком в горле.
Не важно, перебила его Анна, уставившись в запотевшее стекло. Я не могу Я не могу сейчас об этом говорить.
Хорошо. Кхм он снова прокашлялся, нервно сжав руль.
Ну до чего же предательски ярко и весело светило декабрьское солнце! Оно отражалось в лужах, слепило глаза, играло бликами на стёклах проезжающих машин. Оно кричало о жизни, которой не стало. Где же ветер, где же хлёсткий, ледяной дождь, где же мокрый, противный снег, лепящийся в лицо, как плевок Господа за все твои грехи? Так было бы правильнее Так было бы честнее. Они молча проехали КПП и выкатили на залитую солнцем улицу. Анна с какой-то запоздалой, абсурдной жалостью взглянула на покрытый грязью и солевой разводью бок их автомобиля.
Ох и грязная же она у нас
На мойку забыл заехать. Ещё три дня назад хотел, да тут Кхм всё случилось.
Ты заболел? обернулась к нему Анна.
Нет. С чего ты взяла?
Покашливаешь.
Да нет, это так Нервы. Горло сводит от нервов.
Они поехали. Мир за окном не изменился. Всё тот же город, те же улицы с прибившимися к бордюрам окурками, голые, тощие деревья на фоне унылых, серых фасадов хрущёвок. Синее, бессовестно синее небо без единой тучи. Ржавый забор школы, на котором кто-то недавно вывел свежей краской признание в любви. Голуби, надуваясь, сидели на проводах. Серая, бесконечная лента асфальта, уводящая в никуда. Всё было по-старому. И это было невыносимо.
* * *
Ещё на третьем месяце беременности Анна почувствовала недомогание. Сначала просто першило в горле, потом поднялась температура, тело сломил жар и ломота. Простуда, подумала она. Но, скорее всего, это был грипп. Не обошлось без лечения, без таблеток. Она переживала, но врачи успокоили: ничего страшного, малышке надёжно защищён. После выздоровления на пояснице высыпала странная сыпь. Инфекционист, взглянув мельком, объявил, что это герпес, и выписал тяжёлые противовирусные. Анна пропила их, мучаясь чувством вины. Таблетки не помогли. Другой врач, уже дерматовенеролог, развёл руками да какая это герпесная инфекция! Банальная аллергическая реакция, на нервной почве! Он назначил безобидную мазь, и сыпь благополучно сошла. На этом неприятности со здоровьем, казалось, закончились. Анна вздохнула с облегчением и стала ждать дня родов, покупая приданое и обустраивая детскую.
В день ПДР схватки начались сами, были слабыми, едва ощутимыми, но Анна, помня наставления, решила ехать в роддом.
Раскрытия нет вообще, заключила дежурная акушерка после осмотра. Это ложные схват
