Анфиса Петровна обожала две вещи в этой жизни: себя — безоговорочно, и своего сыночка Васеньку — с фанатичной, почти монашеской преданностью. Вася был не просто сыном. Он был центром её маленькой, аккуратно вылизанной вселенной. С пелёнок ему доставалось самое лучшее: игрушки, о которых соседские дети только мечтали, одежда «как у графа» и деликатесы из гастронома.
Ваську записывали на все возможные кружки: от бальных танцев («Для осанки, Васенька!») до бокса («Чтоб мог постоять за себя!»). Вася, надо отдать ему должное, проявлял завидное постоянство — нигде не задерживался дольше пары недель. Учиться было скучно, тренироваться — немыслимо. Куда интереснее было гонять воробьёв во дворе, рисовать рожицы на афишах и донимать кота Барсика, за что тот однажды оставил ему на новых джинсах «на память» пару царапин. Анфиса Петровна лишь вздыхала: «Ну что поделаешь — характер!»
Вася вырос. Превратился в меланхоличного увальня с вечно сонными глазами и руками, не знавшими труда. Теперь перед Анфисой Петровной встала новая священная миссия: защитить Солнце от посягательств. От девушек. Особенно — от «недостойных». В её личный рейтинг достоинств входили: квартира (в центре, разумеется), машина (иномарка, не старше пяти лет) и родители (с положением и капиталом). Вася, привыкший, что мама лучше знает, послушно отшивал одну за другой. «Ну что ты, Васенька, у неё же мать — учительница!» или «Представляешь, она в «копейке» ездит! Тебе не пара». Постоянной девушки не было. Все были «не те».
Пока однажды в ДК, куда Васю занесло в поисках бесплатного концерта (а вдруг угостят?), он не столкнулся носом с Надей. Надя несла стопку книг, и они рассыпались. Вася, движимый редким порывом, помог собрать. Посмотрел в большие, серые, как осенний питерский день, глаза. И… что-то щелкнуло.
Надя работала в библиотеке. Жила в скромной «однушке» на окраине, доставшейся от бабушки. Машины не имела. Родители — скромные учителя из Вологды. По всем меркам Анфисы Петровны — провал. Но Надя была тихой, улыбчивой, пахла книгами и пирогами. Вася, впервые в жизни, ослушался маму. Привёл Надю домой.
Анфиса Петровна встретила невесту, как полковник — шпиона. Осмотр с ног до головы. Чай — холодный. Вопросы — как допрос:
«Квартира есть? Однушка… На окраине… Родители? Учителя? Ну-ну… А машину водить умеешь? Нет? Ах, как печально».
Надя краснела, мяла платок, отвечала тихо и честно. Вася уплетал мамины пирожки и смотрел в окно. В душе Анфисы Петровны бушевал шторм негодования. «Эта серая мышка?! Для моего принца?! Ни за что!»
Но Вася упёрся. Впервые. Возможно, единственный раз в жизни. И Анфиса Петровна, скрепя сердце, дала «добро». Не потому что смирилась. Она затаилась. Как кошка перед прыжком.
Свадьба была скромной. Надя переехала в квартиру Анфисы Петровны (куда же ещё?). И началось. То, что называется «притиркой», а на деле — планомерный террор.
«Наденька, суп сегодня… пресноватый. Не то что у меня. Васенька любит наваристые щи, а это — вода водой».
«Ой, а пыль на комоде! Васенька аллергик, ты знаешь? Вытирать надо каждый день!» (Надя вытирала утром и вечером).
«Васенька, глянь, как Надя твою рубашку погладила! Складка! Ты же не пойдёшь так на работу? Снимай, переглажу».
Надя терпела. Любила Васю. Надеялась, что он заступится. Но Вася привык, что мама всегда права. Лишь ворчал: «Ну, Надь, старайся. Мама же хочет как лучше».
Анфиса Петровна атаковала изощрённее:
«Знаешь, Васенька, а Надя сегодня дешёвую колбасу купила… Экономит, что ли, на тебе?»
«Ой, Наденька, в этой кофточке… мешком смотришься. Васенька, скажи ей, пусть не носит». (Кофточка была новой, купленной на первую зарплату).
Надя плакала в подушку. Вася раздражался: «Хватит ныть! Мама просто заботится! Привыкай!»
Однажды, вернувшись с подработки (Надя вела кружок в библиотеке), она застала сцену: Анфиса Петровна выливаНадя вылила остатки супа в раковину, спокойно вытерла руки и сказала: «Анфиса Петровна, я ухожу — вы победили, а Вася останетесь вдвоём, как и хотели».
