Счастье материнства
Тёплым и тихим выдалось то утро в деревне, что приютилась у реки, заросшей камышом. Со стороны хлевов доносилось редкое мычание коров — осталось их в селе немного, да изредка лениво лаяли собаки. Над лесом клубились тяжёлые тучи, предвещая ненастье.
Аграфена любила вставать рано, особенно летом. Хоть хозяйства у неё большого не было — лишь куры да пёс Барбос, верный сторож двора. Жила она одна в старой избе, доставшейся от матери, которую схоронила лет десять назад.
Стройная, лет тридцати, Аграфена стояла у колодца, с усилием вращая тяжелый ворот. Подняв полные вёдра, пошла по тропинке к дому, крепко сжимая коромысло.
Горе и надежда
Замужем за Фёдором она пробыла недолго — всего полгода. Крепкий, могучий, он был лесником в этих краях и грозой браконьеров, что наведывались из города на дорогих машинах. Видно, наткнулся на кого-то в чащобе — нашли его убитым. Следствие тянулось долго, но виновных так и не отыскали. Похоронив мужа, осталась Аграфена одна.
Сватались к ней и из соседних деревень, но без любви семью создавать не хотелось. Хотя нравился ей Иван, деревенский механик, — такой же ладный, спокойный, в глазах его светилась добрая сила. Часто ловила она на себе его взгляд, но спешила опустить глаза.
После смерти мужа долго горевала:
«Жаль, не родила от него дитя. Хоть частичка его осталась бы со мной…»
Материнский инстинкт не давал покоя, а заботиться было не о ком.
Сын пьяницы
Жил в селе Алёшка, буйный да наглый, вечно поддатый. Подкарауливал Аграфену у дома, хрипло признавался в любви. Однажды даже попытался обнять, но она отшатнулась, схватила со двора кочергу:
«Только тронь!»
В глазах её вспыхнула такая ярость, что он отступил, забормотал что-то невнятное и убрался восвояси.
Жил он с отцом, зажиточным мужиком, но злым и жестоким. Говорили, довёл до гроба свою жену. Алёшка в него уродился, только работать не желал.
Деревенские девки шарахались от него. Как-то избил он парня, заступившегося за свою невесту, — тот еле выжил. Приезжал участковый, дело замяли за взятку.
А потом случился пожар — запылал дом богатея. Скот успели вывести, но сам хозяин сгорел. Алёшки в ту ночь не было дома — шатался у какой-то бабы.
Аграфена вздохнула с облегчением, когда услышала, что уехал он в город, к своим приятелям.
Нежданный гость
Однажды, вернувшись с водой, увидела она приоткрытую дверь. Решила, что не заперла по забывчивости, но, войдя в сени, обнаружила — и внутренняя дверь не закрыта.
Осторожно переступив порог, почуяла запах водки и табака. На кровати, свернувшись калачиком, спал мужик. Присмотревшись, узнала Алёшку.
«Хоть не вор…»
Толкнула его плечом. Тот открыл глаза.
«Вон отсюда! Кто тебе разрешил здесь ночевать?» — гневно сказала она.
«А ты где шлялась?» — хрипло пробормотал он.
«Это тебя не касается!»
«Не ори, мальца разбудишь», — кивнул он в сторону маленькой комнаты.
Заглянув за занавеску, Аграфена увидела худенького мальчика.
«Чей это?»
«Мой. Ванюшка».
«Твой?!» — не поверила она.
Подошла ближе. Ребёнок был грязный, запуганный, как дворовый пёс.
«Мать его скончалась… Месяца два назад», — буркнул Алёшка.
«Сколько ему лет?»
«Пять… Иль шесть…»
«Ты даже не знаешь?!»
«Пусть переночуем пару дней… Дела у меня…»
«Ни за что!»
Тут раздался тоненький голосок: «Тётя, пить…»
Она обернулась. Мальчик смотрел на неё большими глазами. Руки её опустились сами собой.
«Пойдём, Ванюша…»
«Я не Ванюша, я Ванька», — поправил он.
Напоив его, уложила спать. Вернувшись на кухню, увидела Алёшку — сидел, понуро глядя в пол.
«Аграфена… Не гони нас… Ради Христа…»
Остались они. Только из-за мальчишки.
Он оказался тихим, покорным, лишь с Барбосом оживлялся. Алёшка же не буянил — воду носил, дрова рубил. О делах его она не спрашивала.
Однажды завёл он разговор:
«Квартиру в городе проиграл… Оттого, может, и померла его мать…»
Не верила она ему, зная, что крутится онИ с тех пор жили они втроём — Аграфена, Иван да Ванька, будто так и было заведено испокон веков.
