Голубая жилка
Как же Иван её обожал. Сходил с ума, дежурил под её окнами допоздна, таял от счастья, если удавалось разглядеть её силуэт за занавеской. Она казалась ему неземной и недоступной. Его трогала её хрупкость — бледная кожа, сквозь которую просвечивали голубые прожилки. Сердце сжималось от нежности.
На школьном празднике Иван пригласил её на танец. Алевтина была намного ниже, двигаться было неудобно. Его колотило, ладони на её талии дрожали, от волнения он едва дышал. Когда музыка стихла, он отстранился и наконец смог вдохнуть полной грудью.
Его удивляло, почему другие парни не влюблены в неё.
Сашке, к примеру, нравилась крепкая Наташка, высокая, с длинными сильными ногами. На физкультуре она обгоняла всех, её высокий хвост раскачивался, как маятник.
А для Вана идеалом была хрупкая Алевтина. Она стала его навязчивой мечтой, болезнью. Мать не понимала его привязанности. «Симпатичная, но хилая. Не пара ему», — говорила она отцу. «Надо его отвлечь. Пусть едет учиться в Москву. Там и девушки другие, и перспектив больше».
Отец согласился. Поговорил с сыном по-мужски — про столицу, про карьеру, про то, что они помогут, если не поступит на бюджет. И Ван согласился.
В общежитии он повесил над кроватью её фото, вырезанное из классного снимка. Но Алевтина осталась в родном городе, а он был молод. Знакомился с девушками, набирался опыта, а её образ хранил где-то глубоко в памяти.
Потом он встретил Ольгу. С ней не трясло от прикосновений, голова оставалась ясной. Они понимали друг друга без слов. И постепенно Алевтина растворилась где-то в прошлом.
После института Иван женился на Ольге и остался в Москве. Мать была рада: «Лучше, чем та непонятная Алевтина».
Через год у них родилась дочка Машенька. От любви к ней Ван терял голову. Любой её чих — и он готов был мчать в лучшую клинику. А Алевтина осталась лишь воспоминанием.
Однажды позвонила мать: «Отца в больницу положили. Будет операция. Приезжай».
Маша болела, Ольга с ней осталась. Ван взял отгул и уехал один.
Москва провожала его дождём, а родной город встретил золотой осенью. Отец держался молодцом, не ныл. Операция прошла хорошо. Мать не отходила от него, и Ван оказался предоставлен сам себе. Можно было возвращаться домой.
Он шёл по улице, наслаждаясь осенним воздухом. Впереди женщина остановилась у коляски, поправила одеяло. Сердце ёкнуло раньше, чем он её узнал.
— Привет, — сказал он, подходя.
Алевтина подняла глаза, улыбнулась. Он разглядывал её — всё то же тонкое лицо, прозрачную кожу с голубыми жилками, тот же задумчивый взгляд.
— В отпуск приехал? — спросила она.
— Отца оперировали. Всё хорошо уже. А это твой? — он кивнул на коляску.
— Мой. — По тону он понял: мужа нет.
Ему стало так жалко её, что захотелось обнять здесь же, на улице. Он проводил её до дома, болтал об одноклассниках. Помог занести коляску.
— Заходи как-нибудь, — сказала она на прощание.
Он хотел зайти прямо сейчас, но смолчал. Она по-прежнему казалась недосягаемой.
Утром они с матерью снова поехали в больницу. Отец шутил, выглядел бодрее. Ван купил розы и поехал к Алевтине.
— Есть хочешь? — предложила она на кухне, ставя цветы в вазу.
— Спасибо, меня мать накормила.
Близость её волновала. Ван снова чувствовал то давнее трепетное состояние. Она поставила вазу на стол, их лица оказались рядом. Он заметил, как пульсирует голубая жилка на её виске.
Не выдержал, поцеловал её. Алевтина замерла, потом обняла его, прижалась, как тростинка к дубу. Он поднял её, посадил на край стола…
Из комнаты раздался плач. Алевтина оттолкнула его, побежала к дочке.
— Я пойду, — прохрипел Ван.
Она кивнула, проводила его. У самой двери тихо сказала:
— Приходи после десяти. Она крепко спит.
Он шёл по улице, пытаясь понять себя. Раньше бы от таких слов летел на крыльях. А сейчас… Его жизнь уже не будет прежней, если он пойдёт.
Дома он принял душ, выпил кофе. Голова прояснилась. «Никуда не пойду», — решил он.
Вечером мать вернулась уставшая. «Отец хорошо поел, лучше ему. Можешь ехать домой».
Так и решилось. Ван уехал ночью. Перед отъездом зашёл к отцу попрощаться.
— Уже уезжаешь? — удивился отец.
— Да. Работа. Да и Маша болеет. Ольге одной тяжело.
— И чего ты нас бросил? — отец покачал головой.
— Главное, что ты в порядке.
В купе он лёг, закрыл глаза. Представил, как Алевтина ждёт у окна…
«Это не измена. Это просто воспоминание», — убеждал он себя.
Утром его встретили Ольга и Маша. Дочка вцепилась в него с криком: «Папа!».
«Моя семья. Всё просто и правильно», — подумал Ван.
На зимние праздники они приехали к родителям. На улице встретили Алевтину с дочкой в коляске. Он поздравил её с Новым годом и догнал своих.
Теперь он не понимал, чем так пленяла его Алевтина. Но она останется в памяти — светлой, нежной, невозможной.
