В старой квартире на окраине Нижнего Новгорода витало предчувствие беды, прикрытое суетой праздничных приготовлений. Едва ступив на лестничную площадку, Татьяна уловила запах гари, а по ступеням сочилась мыльная вода, будто кто-то устроил потоп во всём подъезде. Перешагнув порог, она бросила на тумбу помятый букет с корпоратива, сбросила стоптанные туфли и с досадой натянула тапки — пол блестел от воды, словно после ледохода. Из глубины жилища доносились кошачьи вопли, перемешанные с шипением, ворчанием и едким дымом.
— Вань, что за безобразие?! — крикнула Татьяна, чувствуя, как сердце сжимается от дурного предчувствия.
Иван выскочил навстречу — в растянутых трениках, босой, с лицом, исцарапанным и перепачканным сажей, с синяком под глазом, будто после кабацкой драки. На голове красовалось кухонное полотенце, завязанное на манер казацкой папахи.
— Танюш, ты так рано? — пробормотал он, виновато опустив взгляд. — Я думал, банкет затянется, ты же у них главная…
Татьяна тяжело опустилась на стул, скрестив руки.
— Давай, рассказывай, прыткий. На этот раз что?
— Душечка, не кипятись, — начал Иван, но голос его дрожал.
— Я кипятилась, когда в лихие девяностые «братки» долги выколачивали, — отрезала Татьяна. — Переживала, когда рубль рухнул, и бизнес едва не пошёл ко дну. После этого меня уже мало что пробивает. Так что докладывай, что тут происходит?
Иван вздохнул, будто перед расстрелом.
— Хотел тебе праздник устроить. Необычный. Решил прибраться, постирать, ужин состряпать. Взял отгул, сбегал на рынок, купил гуся. Но потом всё пошло наперекосяк.
— Гуся? — уточнила Татьяна, чуя подвох.
— Нет, стиралка, — сознался он. — Загрузил бельё, поставил гуся в духовку, взялся за уборку. И тут наш Мурзик…
— Он жив? — Татьяна вскочила, глаза расширились от ужаса.
— Жив-жив! — заторопился Иван. — Только мокрый. Клянусь, когда я машинку включал, его там не было! А потом он… ну, оказался.
— Как?! — Татьяна стиснула кулаки. — Как кот мог залезть в закрытую стиралку?!
— Хрен его знает, — развёл руками Иван. — Просочился, видимо.
Татьяна зажмурилась, сдерживая желание встряхнуть мужа.
— Продолжай, Кулибин. И покажи кота. Хочу видеть, что с ним.
— Э-э, Тань, он там… — Иван замялся. — Лучше самому увидеть.
— Лапы целы? — голос Татьяны стал ледяным.
Иван почесал исцарапанную щёку.
— Да! Только временно… обезврежены. Для порядка.
— Ладно, дальше, — выдохнула Татьяна, готовясь к худшему.
— Ну, пока кот… стирался, я учуял дым. Кинулся на кухню, открыл духовку — а там пламя! Обжёг руку, гусь в огне. Плеснул масла, а оно как бабахнет! Волосы загорелись, дым столбом, я тушить. А тут кот орёт. Гляжу — его морда в окошке машинки. Понял, что ему там не сладко. Выключил стиралку, а она не открывается. Кот воет, плита горит, рожа болит, волосы дымятся. Схватил монтировку — и вот, машина потекла, но кот вылетел. Пока я пламя тушил, этот бес носился по квартире, орал, как потерпевший, побил всю посуду, ободрал обои, снёс шторы, разлил коньяк, что к ужину припас. Соседи снизу колотили по трубам, грозились то ли кота, то ли меня кастрировать. Но всё под контролем, не переживай!
Татьяна вытерла слёзы — то ли от смеха, то ли от отчаяния — и двинулась вглубь квартиры. Разгром был внушительный: осколки ваз, лужи, облупившиеся обои, вонь палёного. На батарее, примотанный за все лапы, висел кот Мурзик, с мордой, завёрнутой в старый шарф. Живой, но в шоке. Татьяна взглянула на мужа, и глаза её сузились.
— Объясняй, — приказала она.
— Понимаешь, он дёргался, — залепетал Иван. — Мокрый был, боялся, что не высохнет к твоему приходу. Отжать не давал, вот и прикрутил. А морду замотал, чтоб не орал — соседи уже грозились участковым и батюшкой.
Татьяна отвязала кота, вытерла его полотенцем с головы Ивана и освободила морду. Мурзик фыркнул, но прижался к хозяйке.
— Ты скотина, Вань, — тихо сказала она. — Он же мог задохнуться. Хотя после стирки ему, как и мне, уже ничего не страшно.
Она опустилась на диван, прижимая кота, и уставилась на мужа.
— Ну?
— В смысле? — Иван понурился. — Мне сразу на вилы лезть или подождать?
— Поздравляй, оболтус, — вздохнула Татьяна. — Восьмое марта, забыл?
Иван просиял, рванул в комнату и вернулся, пряча что-то за спиной. Опустившись на колени, он торжественно провозгласил:
— Танюша, свет моих очей. Тридцать лет вместе, а ты всё такая же — красивая, стойкая, терпеливая. Лучшая жена, мать, бабушка. С праздником тебя! Пусть сияешь, как сейчас.
Он протянул коробочку с серебряным кольцом и букет гвоздик — помятый, потрёпанный, но всё ещё живой.
— Цветы были шикарные, честно, — смущённо добавил он. — Но Мурзик… он их не пощадил. Не сердись, Тань. Хотел сделать красиво.
Татьяна прижала его голову к коленям, вдохнула аромат гвоздик — они всё ещё пахли, несмотря ни на что.
— Удивил, горе моё. Хватит сюрпризов, а? Цветов хватит. Ещё один такой праздник — и дом развалится. Соседи уже шепчутся о сглазе. А у них, поди, тоже мужья с фантазией.
Вместе с котом и Иваном они принялись спасать квартиру, мириться с соседями и разгребать последствия «праздника».И когда они вместе вытирали последнюю лужу, Татьяна вдруг рассмеялась, потому что поняла — такие истории и делают их жизнь по-настоящему живой.