Скамейка на двоих
Снег уже ушёл, но земля в московском дворике всё ещё была тёмной и влажной, а серый песок тонкой полоской ложился вдоль асфальтовых дорожек. Валентина Михайловна шагала не спеша, придерживая пакеты с продуктами, и внимательно смотрела вниз. За последние годы она знала каждую ямку у себя во дворе, каждый маленький бугорок. С тех пор как три года назад она сломала руку изза неудачного падения, страх снова оступиться поселился внутри, и Валентина Михайловна уже не надеялась его изжить.
Жила она одна в «двушке» на первом этаже панельной пятиэтажки гдето недалеко от метро Сокол. Когдато здесь слышались смех детей, стук кастрюль, щёлканье замков, теперь же стены хранили тишину. Телевизор гудел на фоне, но чаще всего Валентина Михайловна смотрела только на бегущие новости, к словам не прислушиваясь. Сын звонил по видеосвязи раз в неделю быстро, между работой и домашними хлопотами, но всё же звонил. Внук мельком появлялся на экране, махал ей рукой, показывал очередную новую машинку. После звонка становится особенно пусто: комната наполнялась недвижным и холодным воздухом.
Жизнь шла по расписанию. Утром зарядка, таблетки, овсянка. Для разгона крови обязательная короткая прогулка во двор и обратно, как убеждала её в поликлинике участковая Татьяна Сергеевна. Днём готовка, кроссворд, иногда новости. Вечером вязание или какойнибудь сериал по Первому каналу. Всё привычно, ничего особенного, но именно так, как Валентина Михайловна говорила соседке Лидии Никитичне, форма сохраняется и уныния нет.
Сегодня ветер был порывистый, но уже полетнему сухой. Она добралась до своей скамейки возле детской площадки и аккуратно села на краешек, прислонив авоську к ноге и проверив молнию. Двое малышей катались на самокатах, их матери, увлечённо болтая, едва замечали проходящих по аллее людей. Валентина собиралась посидеть минут десять, передохнуть, и шагать к подъезду обратно.
С другого конца дворика, к остановке маршрутки неспешно шёл Иван Васильевич. Он тоже привык мерить всё шагами: до аптеки сорок четыре, до газетного киоска восемьдесят, до поликлиники ровно сто семь. Подсчёты казались надёжнее, чем думы о том, что уже много лет дома его никто не ждёт.
Ещё недавно работал слесарем в вагоноремонтном депо, мотался в командировки, спорил в курилке, смеялся и ругался с напарниками. Завод давно в прошлом, друзей по работе почти не осталось: ктото перебрался жить к детям, ктото на Ваганьковское. Сын обосновался в Ярославле, приезжает раз в год и всегда кудато спешит. Дочь живёт через пару остановок, но со своими заботами, с сыном третьеклассником, ипотекой. Не обижался, так сам себе внушал Иван Васильевич. Только по вечерам, кода за окном темно и батареи булькают, эхом ловил, скрипнет ли вдруг дверь в прихожей.
Сегодня он выбрался купить хлеб и заглянуть в аптеку взять запас таблеток от давления, как велит врач. Список был написан крупно, чтобы не перепутать: зрение уже не как прежде. Пальцы слегка дрожали, когда он его доставал и сверял покупки.
Подходя к остановке, заметил, что маршрутка только что ушла. Люди расходились, на скамейке у остановки сидела женщина в светлом пальто и синей вязаной шапке, у ног весомая сумка. Она смотрела не на дорогу, а на двор.
Остановился, задумался: стоять тяжело спина ноет, но подсаживаться к незнакомой женщине всяко неудобно, вдруг подумает не так. Но ветер продувал до костей решился.
Можно я присяду? спросил, чуть склонившись вперёд.
Женщина повернулась. Светлоголубые глаза, морщинки у уголков.
Конечно, садитесь, отодвинула сумку.
Он сел осторожно, молча оперся ладонями на край скамьи. Помолчали. Мимо проехал «Жигуль», разметав по двору запах бензина.
Чтото транспорт нынче ходит как попало, не выдержал Иван Васильевич. Стоит отвернуться уже уехал.
Угу, кивнула она. Я вчера полчаса промёрзла, пока ждала. Хорошо хоть без дождя.
Он присмотрелся к лицу, но узнать не смог. В их квартале много новеньких, да и дома строят постоянно.
Вы здесь живёте? осторожно спросил он.
Вон в тех пятиэтажках, махнула она в сторону. За магазином. А вы?
Там, за сквером, в девятиэтажке, кивнул он.
Опять пауза. Валентина Михайловна была уверена: такие разговоры у остановок обычное дело перебросились двумя словами и забыли. Но мужчина показался ей уставшим, чемто разом выбитым из колеи, хоть и старался не показывать.
В поликлинику? спросила она, заметив на пакете аптечный логотип.
Да, за таблетками, вздохнул он. Давление шалит. А вы?
За продуктами, кивнула она. Ну и прогуляться надо, а то варишься дома в собственном соку.
Слово «дома» почемуто отозвалось в ней остро и тревожно. Какбудто вдруг воздуха стало мало.
У остановки показалась приближающаяся маршрутка. Люди встали ближе к бордюру. Иван Васильевич поднялся первым, чуть задержался.
Я, кстати, сказал, собравшись с духом, Иван. Васильевич.
Валентина Михайловна, ответила она, тоже привставая. Очень приятно.
Они вошли в салон, людской поток развёл их по разным углам. Валентина Михайловна уцепилась за поручень, глядя через людей на Ивана Васильевича. Перехватились взглядами, оба кивнули.
Через несколько дней они вновь пересеклись теперь уже в сквере. Валентина сидела на своей скамейке, когда заметила знакомую походку. Иван Васильевич шагал, опираясь на новую трость недавно купил, решил подстраховаться.
О, соседка по остановке! с улыбкой подошёл он. Можно рядом?
Конечно, ответила она, и на душе стало чуть теплее.
Он опустился на край лавочки, аккуратно прислонив трость к борткам.
Вот здесь хорошо, сказал, оглядываясь. Деревья, дети катаются. А дома стены давят.
Вы один живёте? спросила она.
Один, утвердительно кивнул. Жена умерла семь лет назад, дети кто где. А вы?
Тоже одна, тихо ответила. Муж давно ушёл, сын с семьёй в Казани. Созваниваемся, но это, знаете, не то.
Иван Васильевич понимающе кивнул:
Звонки это, конечно, хорошо. Но ночьюто всё равно телефон молчит.
Эти простые слова согрели Валентину Михайловну. Немного поговорили о том о сём: о погоде, ценах, о том, что в городской поликлинике опять сменился терапевт. Потом разошлись, но уже на следующий день встретили друг друга по расписанию всё в одно и то же время, будто сговаривались.
Так начались их дружеские встречи. Сначала у остановки и в сквере, потом у магазина, потом у входа в поликлинику. Валентина Михайловна ловила себя на том, что подстраивает дела к времени, когда может встретить Ивана Васильевича. Сама себе не признавалась: то спешила закончить дела, то нарочно медлила с выходом из дома.
Вместе шли до поликлиники, обсуждали анализы и очереди. Валентина ворчала на электронную запись:
Эта молоденькая за стойкой мне всё твердит: «Через Госуслуги записывайтесь». А у меня телефонто старенький.
Иван Васильевич посмеивался:
Давайте покажу. Мне сын планшет на юбилей подарил, коечему научился.
Сначала она стеснялась, но однажды согласилась. Они сидели на скамейке, и он, щурясь в экран, пытался найти сайт. Иногда промахивался, бормотал под нос ругательства, а Валентина хохотала до слёз давно так не получалось.
Вот, теперь выбирайте врача и время, гордо подытожил он. Только пароль храните гденибудь.
У меня для этого тетрадка есть, кивнула она.
В другой раз Валентина помогала разбирать коммунальные счета. Иван Васильевич приносил квитанции, клал на стол, вздыхал:
Раньше всё проще было: сберкасса, очередь и готово. Сейчас коды какието, штрихкоды, автоматы.
Всё просто, уверяла она. Это свет, это газ, это вода. По порядку сложим.
Чай, баранки, смородиновое варенье Валентины Михайловны и разговоры на кухне за окном, из которого слышался лай собак и детский смех. Иван Васильевич ловил себя на том, что ему приятно обсуждать бытовые мелочи, спорить про очередность платежей.
Не надо за меня платить, огорчался он, когда она предлагала перевести деньги через терминал. Сам справлюсь!
Не балагурьте, улыбалась она. Вы свои рубли дали, а я просто в аппарате кнопки нажала.
Он соглашался, хотя внутри бурлила непривычная благодарность с оттенком неловкости Иван терпеть не мог быть комуто должен.
Иногда ссорились. Тихо, постариковски. Однажды поскандалили о детях.
Сын советует: продай квартиру, переезжай к нам, рассказывал Иван Васильевич. А там и так тесно на диване жить? Здесь у меня свои стены.
Мой Сергей тоже звал давно, вздохнула Валентина, комнаты хватает, а всё не решусь. Здесь могила мужа, подруги, всё знакомо. Иногда думаю иначе
На кой, всплеснул руками Иван Васильевич, там вы лишняя. Пришли с работы, у детей свои дела. А вы одна в углу кукуете.
А здесь кому я нужна? почти спокойно спросила Валентина.
Он замолчал и вдруг ощутил, как разозлился словно она и ему намекала на ненужность.
Ну, извиняйте, буркнул он, ято думал, мы
Не договорил, «друзья» не решился произнести.
Я не про вас, мягко поправила она. Просто страшно. Вдруг уеду и здесь всё оборвётся.
На остатке пути молчали. Попрощались у подъезда сухо. Ночью Иван долго не мог уснуть, гневался на себя, что неправильно понял.
Пару дней не виделись. Погода испортилась, снег с дождём. Валентина всё равно выходила во двор на короткий круг, но Ивана не встречала. Волновалась, перебирала в голове варианты: дела, болезнь?
На третий день вернувшись из магазина, Валентина Михайловна нашла в почтовом ящике записку: «Валентине Михайловне. Я в больнице. Иван В.». Больше ничего.
Руки задрожали. Села на табурет, уставилась на листок: что с ним? Кто отвёз? Где искать?
Вспомнила, что однажды он упоминал о кардиологии в районной клинике. Позвонила в регистратуру, продираясь через автоматические меню. Переключали, просили подождать. После долгих минут дали номер палаты, разрешили навещать в установленное время.
Больницу Валентина Михайловна не любила: запах лекарств, хлорки, промозглый коридор. Но на следующий день купила яблок и печенья, чуть не вернувшись изза сомнений не противопоказано ли? и пошла.
В палате на три койки Иван Васильевич был на средней, подложив подушку под спину, читал «Аргументы и факты». Заметив её, засмущался, но в глазах отразилось облегчение.
Как вы меня нашли? удивился он, отложив газету.
По ниточке, улыбнулась она и поставила пакет на тумбочку. Что случилось?
Сердце, покачал он головой. Скорая ночью увезла. Надеюсь через неделю выпишут.
Дети знают?
Дочка приходила, сорок минут простояла в очереди с супчиком, вяло усмехнулся он. Сыну не сказал лишнего волнения не надо.
После паузы добавил:
Дочка спрашивала, кто такая Валентина Михайловна. Сказал соседка помогает с делами.
Валентина смутилась: «Соседка» както очень формально. Села на стул.
Ну и правда. Мы же соседи, по делам помогаем.
Он вдруг понял, что обидел её. Поспешно добавил:
Я не так объяснил Просто не знает, как реагировать. Скажи «подруга», сразу начнётся “Пап, тебе не восемнадцать!”
Нам и не надо быть восемнадцатилетними, усмехнулась Валентина. Люди мы живые.
В палате воцарилась тишина.
Знаете, я за это время больше боюсь не инфаркта а что некому будет позвонить. Утром лежишь, смотришь ни своего лица, ни голоса.
Я тоже прошептала она, и глаза заслезились. Перед сыном бодрая, а сама ночью считаю таблетки. Глупо, да?
Совсем не глупо, ответил он.
Они смотрели друг на друга, понимая, что этот разговор другому не доверишь.
Вдруг вошла женщина средних лет, классиком унаследовавшая черты Ивана Васильевича.
Пап, суп тебе принесла. А это кто? вежливо спросила она.
Это Валентина Михайловна, не смущаясь представил Иван Васильевич. Хорошая знакомая, помогала по делам.
Спасибо, что помогаете, сказала женщина. Он у нас упрямый!
Да что уж там, улыбнулась Валентина. Гуляем иногда.
Когда она вышла, долго обдумывала, что услышала. «Знакомая» вроде обидно, но, пожалуй, для такого возраста самое то. Ведь главное он о ней вспомнил.
В больнице Иван Васильевич пролежал больше двух недель. Валентина Михайловна навещала через день: приносила фрукты, газеты, следила, чтобы не скучал. Иногда просто сидели молча, слушая, как катят каталку в коридоре. А бывало делились историями молодости: про завод, про колхозы, про дачу в Можайске.
Дочь стала привычнее относиться к её присутствию. Както сказала на прощание:
Спасибо вам. Я не всегда могу, а вы всегда. Если чтото серьёзное сразу звоните мне, ладно?
Не переживайте, сдержанно кивнула Валентина. Я только в пределах сил помогаю.
Выписали Ивана Васильевича в конце апреля. Врач велел гулять почаще, не волноваться, таблетки пить как часы. Дочь привезла домой, помогла разобрать вещи. На следующий день он, схватившись за новую трость, вышел во двор и направился к своей скамейке.
Валентина уже ждала. Увидев его, тут же спросила:
Ну как, живыздоровы?
Ещё б, усмехнулся он. Уже достижение.
Присели рядом. Молчали, слушали, как в траве щебечут скворцы.
Я вот в больнице думал, вдруг произнёс он. Боюсь стать для вас обузой. Я взрослый, вы тоже, мало ли вдруг в чемто ограничиваю вас, отнимаю время.
Какие у меня дела? честно ответила она. Магазин, аптека, сериал вечером. Не думайте.
Всё равно не хочется, чтобы вы чувствовали себя обязанной.
Она посмотрела прямо.
А вы думаете, я хочу быть комуто в тягость? Мы оба этого боимся. Но я вот до чего дошла: либо сидеть по разным квартирам, бояться потревожить, либо договориться. Не клясться друг другу в вечной поддержке, а просто помогать вот здесь и сейчас. Без мишуры.
Он немного подумал, потом хмыкнул.
Например?
Например, начала она. Не звонить ночью просто так. Если страшно идти к врачу вместе. Сами не справляетесь с квитанциями приду. Нет аппетита вместе поедем на рынок, развеюсь и по пути соберём продукты. Но не превращать друг друга в сиделку и курьера.
Он рассмеялся.
Понастоящему подомашнему.
Да, подтвердила она. Вот и всё.
И разделили они эту жизнь не как муж и жена, не как родные, а как два старых соседа, у которых есть своё время, свои правила, своё небольшое пространство на двоих.
С этого момента их дружба стала спокойнее, без опаски. Они продолжали встречаться в сквере, ходили вместе в поликлинику, помогали друг другу в простых вещах. Каждый знал, сколько и где можно приблизиться, чтобы не переступить границу.
Если у Валентины Михайловны полетел кран на кухне звонила Ивану, и он приходил, помогал вызвать сантехника, терпеливо ждал, пока всё починят. За чаем рассказывал, как в молодости мог сам собрать и разобрать кран, а теперь пора доверять профессионалам.
Рынок стал их общим приключением: он торговался за картошку, она выбирала мясо и терпела его шутки про цены.
Сын Валентины однажды спросил:
Мам, у тебя какойто Иван Васильевич на слуху. Кто это?
Сосед. Помогаем друг другу то с техникой, то с документами.
Только осторожно. В наше время на доверии погореть недолго.
Она улыбнулась:
Я взрослая, Никитушка.
Дочь Ивана всё иногда волновалась:
Пап, не возлагай на соседку всё. Она тебе не няня.
У нас всё почестному. Договор.
Интересно, фыркнула дочь.
Наступило лето. Молодые мамы, подростки, такие же пенсионеры, как они, заполнили двор. На их скамейке уже никто не пытался надолго устраиваться все знали: это место Валентины и Ивана.
В один из вечеров, когда закат мягким светом окутывал двор, они сидели и смотрели, как пацаны гоняли мяч. Иван, глядя вдаль, сказал:
Я ведь думал, что старость это когда всё заканчивается: работа, друзья, веселье. А оказалось, что коечто только начинается. Подругому, но живёт.
Это вы про нас? улыбнулась она.
И про нас тоже. Пусть даже не любовь товарищество, поддержка. Когда не страшно вечером ложиться спать.
Валентина Михайловна посмотрела на его руки и свои: вены, морщины, прожитые годы, всё стало таким похожим.
Я раньше боялась, что, если не проснусь, никто и не узнает. А теперь знаю хотя бы один человек удивится, почему нет меня на скамейке утром.
Иван Васильевич хмыкнул:
Если не увижу вас сам весь подъезд подниму!
Вот и замечательно, рассмеялась она.
Засиделись до темноты, потом неспешно двинулись по направлению к своим подъездам, каждый по своей стороне дорожки. У перекрёстка задержались.
Завтра в поликлинику? спросил он.
Завтра, кровь сдавать, ответила она. Вы со мной?
С вами, кивнул. Но только до процедурной, не обижайтесь я свои кровопотери лимитирую разговорами.
Она улыбнулась.
Договорились.
Каждый ушёл в свой подъезд. Валентина Михайловна поднялась, включила в кухне свет, села у окна. Чайник засвистел она разлила по чашке, положила на тарелочку ломоть свежего батона. Подняла глаза: во дворе Иван Васильевич, глядя наверх, помахал рукой.
Она махнула в ответ и вдруг почувствовала, как в тишине квартиры появляется чтото другое, тёплое и живое. Рядом, через двор, есть человек, который завтра будет ждать и подбодрит, если станет страшно. Старость всё равно останется болит поясница, таблетки, цены катятся вверх, но с этим сейчас намного легче справляться. Ведь в жизни появилась ещё одна скамейка, на которой теперь можно присесть вдвоём и помолчать.
