28 мая, лето в Тульской области
Сегодня снова слышалась в моём доме плач старой Евдокии, её морщинистое лицо, будто покрытое инеем, стекало слезами, словно росой по утрам. Я наблюдал, как она, будто маленький плачущий ребёнок, беззвучно бормотала и размахивала руками. Мужики, пробегавшие мимо, чесали затылки, а соседки пытались ухватить смысл её страданий.
С самого рассвета Евдокия, охваченная безумным горем, бегала по деревне, стучала в окна и рыдала. С детства она была глухой и, как будто сошедшей с ума, её всё обходили стороной, хотя и не обижали. Не разобравшись в случившемся, жители послали за Фёдором известным пьяницей и балагуром, который часто бывал в её доме, помогал по хозяйству за ужин и бутылку самогонки.
Наконец Фёдор появился, ещё не протрезвевший от ночи, протиснувшись сквозь толпу, собравшуюся вокруг Евдокии. Старуха бросилась к нему, рыдая, пытаясь оттолкнуть людей, но лишь он один смог понять её крики. Закончив с ней, Фёдор стал тяжким, как тёмное облако, снял шапку и взглянул на собравшихся.
Ну, рассказывай! прозвучало из толпы.
Пропала моя внучка, Василиса! воскликнул он, означая свою семилетнюю внучку.
Как? Когда? ахнули женщины.
Мать её в ночи унесла! застенчиво пробормотал Фёдор.
Городок заполнился гулом. Женщины скрестились, мужчины нервно закурили.
Не может же умершая мать ребёнка украсть! возразил один из жителей, не веря услышанному.
Все помнили, что три месяца назад мать девочки, Глаша, утонула в болотах недалеко от деревни. Глаша, как и её мать, была глухой от рождения. Она пошла собирать ягоды с соседками, но в болоте её настигло несчастье: она отклонилась от тропы, увязла в трясине и не смогла позвать на помощь. С тех пор Василиса осталась сиротой, тяжелой ношей для старой Евдокии. Отец её исчез, а в разговоре прозвучало лишь имя Фёдора молодого одинокого мужчины, который часто бывал в их доме.
Евдокия вновь завыла, размахивая руками.
Что она говорит? шептали любопытные женщины. О Фёдоре?
Говорит, что каждую ночь к дому приходила мать, ставшая призраком. Евдокия зажигала свечи, ставила кресты над дверями, пыталась отгонять нечисть. Глаша же, как будто невидимая, выглядывала в окна, зовя дочь. Однажды в лунном свете её бледное лицо, безжизненные глаза и шепчущие губы привлекли Василису к окну. Старуха отгоняла её, но когда она отвернулась, дух снова тянул за занавеску. Евдокия, утомлённая, задремала, и дух унес Василису в болото. Нужно искать! добавил Фёдор, вытирая пот со лба.
Мужчины скрежетали зубами и разбрелись: одни взяли ружья, другие собак. Фёдор, не желая оставаться в похмелье, поспешил домой, собрать отряд и отправиться на поиски.
Через несколько часов дружина разбилась на группы: сначала обшарили дворы, потом обошли кладбище тщетно. Оставалось лишь идти в лес, а потом в те проклятые топи, где утонула Глаша. Перекурив, они двинулись в путь.
Под покровом леса нашли следы детских босых ножек. Псы завели лай и бросились в чащу, метаясь туда-сюда, будто ктото подталкивал их в сторону. Сумерки опустились на вершины деревьев, когда охотничьи псы, тяжело дыша, упали, а их хозяева последовали их примеру. Молодые и выносливые продолжили искать в болоте.
Фёдор шёл осторожно, боясь утонуть, и, погрузившись в мысли, потерял след группы. Болото было ему хорошо знакомо, и он смело продвигался вперёд.
Где ты, Василиса? прохрипел он, всматриваясь в тёмную воду.
В нескольких сотнях метров от него донёсся крик. На ветке сосны восседал огромный ворон, его глаза блеснули в сумерках.
«Кар! Кар!» пронзительный крик заставил сердце Фёдора дрогнуть. Он ускорил шаг, направившись к сосне.
У подножия дерева, среди мягкого мха, свернувшись калачиком, лежала девочка.
Василиса! шепнул он, боясь её испугать.
Она открыла глаза и взглянула на него.
Живой! радостно воскликнул я.
Я снял рубашку и укутал её.
Как ты сюда попала? прохрипел я, ожидая ответа.
С мамой пришла, неожиданно ответила она, хотя и мать, и бабушка были глухими.
Я замер, не веря своим ушам.
Чудо! поднял её на руки и поспешил унести с болота.
Скажи ещё чтонибудь! попросил я.
Мамка стала женой болотной нечисти и хотела меня в свой дом увлечь, но старый леший не позволил. Он отрёк её, сказав: «Не губи родного дитя!». Он сказал, что я должна жить, помочь людям, лесу и самому себе. Затем он произнёс слова, и они вылились у меня как ручей. Леший рассказал всё, и теперь я всё знаю!
И что ты знаешь? спросил я, с трудом проглатывая слова.
Деревья умеют говорить, травы шепчут, а ты мой папа, родненький! воскликнула она.
Я осторожно опустил её на землю, сев на колено и глядя в лицо, покрытое веснушками.
И это тебе тоже леший сказал? спросил я.
Да! кивнула она и обвила меня тонкими руками.
Я неуверенно обнял её.
Неужели она моя? думал я, охваченный волной эмоций.
С Глашей у меня случилось схожее: после той ночи девочка стала скрытной, пряча глаза, словно ничего не было. Я пытался с ней ладить, но она отгоняла меня. Позже она исчезла, уехала к тёте в соседнее село, вернулась уже не одна, а с ребёнком.
Похоже, всё не зря я языки чесал, понял я в конце. Дочка похожа на меня!
Василиса отступила на шаг, протянула руку, и в её ладони я увидел красную ягоду.
Съешь! сказала она. Леший велел!
Я попробовал, сморщил лицо.
Кисло, пробормотал я.
С этого дня ты больше не будешь пить! объявила она и потянула меня к дому.
Я улыбнулся тайком, будто сомневаясь в её словах, но всё же бросил бутылку самогонки. Я стал внимательнее, принял дочерью, вырастил её, а она стала провидицей: лечила людей и зверей, собирала целебные травы и ягоды, возвращалась из лесов невредимой, словно её охранял невидимый покровитель.
Сегодня я записал всё это, чтобы не забыть, как одна маленькая девочка из болота спасла меня от самого себя и дала смысл моей жизни.
Фёдор.
