— Опять гречка с яйцом, мам? Надоело это нищенское существование! — выкрикнул он в ярости.
Мать вздрогнула от испуга. Из её дрожащих рук выпала ложка. Она опустила взгляд, пытаясь спрятать стыд.
— Это всё, что у нас есть, сынок… — прошептала она тихо.
Парень грохнул тарелкой о стол. Крупа рассыпалась по полу.
Несколько зёрен прилипли к её лицу.
— Тогда ешь это сама, эту гадость! — крикнул он и отвернулся.
Она не ответила.
Опустилась на колени, дрожа, и стала подбирать крупинки с пола — по одной.
Будто спасая то, что осталось… и еды, и достоинства.
Потом ушла в свою комнату.
Стала на колени у кровати, как делала каждую ночь.
И молилась. За него.
Но сын больше не чувствовал её любви.
Не видел в ней никакой ценности.
Через несколько дней он объявил:
— Я уезжаю. Хватит с меня этой нищей жизни. Еду в Москву — хочу чего-то большего.
Она не удерживала его. Не плакала.
Но с разбитым сердцем сжала его руку и сказала:
— Обещай мне одно: отвечай на мои звонки. Умоляю тебя, сынок… умоляю.
Он тяжело вздохнул, раздражённый.
Тогда она добавила, голос её дрожал:
— Я устала… Чувствую, моё время уходит.
В тот день, когда я перестану звонить… это значит, меня больше нет.
Он вырвал руку из её слабеющих пальцев — и ушёл.
Даже не попрощался как следует.
——
Москва оказалась не такой, как в мечтах.
Работал где придётся: грузчиком, охранником в клубах, замешивал раствор на стройке.
Поесть — уже роскошь. Деньги — тем более.
Но каждый день… звонил телефон.
— Привет, сынок… как ты?
— Занят, мам. Пока.
И бросал трубку. Всё резче. Всё холоднее.
Пока однажды… телефон не зазвонил вовсе.
И эта тишина… была громче любых слов.
Он весь день смотрел на экран.
Наступил вечер. И он подумал:
«Она умерла».
Он не плакал.
Даже не попытался перезвонить.
Да что там — даже на похороны не собирался.
Не было денег. Но даже если бы были — не поехал бы.
——
Прошли дни. Он знал — мать умерла.
Устав от нищеты, согласился на одно предложение:
— Работа простая. Просто вести машину, — сказал друг.
Машина была полна наркотиков. Он знал.
Но хотел быстрых денег.
Той ночью он сел за руль, поправил зеркало, взялся за баранку…
И телефон завибрировал.
Незнакомый номер.
Он ответил.
— Сынок… умоляю, не делай этого. Не езди.
Вернись. Сейчас. Умоляю тебя.
Голос… это был её голос.
Сердце заколотилось.
— Мама!? Ты жива!?
— Послушай меня. Возвращайся домой. Береги себя.
И она положила трубку.
Он попытался перезвонить.
Но холодный автоответчик сдавил ему грудь:
«Абонент недоступен».
Он вышел из машины. Холодный порыв пота окатил его. Дышалось тяжело.
Продал всё, что мог. Старые вещи, пару кроссовок.
Устроился с палаткой на улице. Наскрёб немного денег — хватило, чтобы вернуться.
——
Когда приехал, было тихо.
Соседи смотрели на него с грустью.
— Твоя мать умерла месяц назад…
Он рухнул на тротуар.
— Не может быть… она звонила вчера!
— Не может. Её давно нет, сынок.
Он вошёл в дом.
В воздухе ещё пахло ею.
Тишина была непереносимой.
У кровати — два углубления на полу.
Там, где она каждую ночь молилась… за него.
В углу — листок со списком молитв.
Его имя — на первом месте. Каждый день.
Со дня его отъезда… и до последнего.
Он опустился на колени.
Рыдал. Беззвучно. Без воздуха.
Побежал на кухню, умылся… и увидел.
Сложенный вдвое листок на столе.
Это не было письмом.
Это была молитва. Написанная её рукой:
«Господи, чувствую, ухожу.
И если умру, больше не смогу молиться за сына.
Так что… отдаю его Тебе.
Если когда-то ему будет грозить беда, умоляю… предупреди его.
Позвони ему на этот номер.»
И внизу… был его номер телефона.
В тот же миг телефон завибрировал.
Уведомление:
«Автомобиль расстрелян. Водитель погиб. Груз пропал.»
На фото — та сама машина, которой он должен был управлять той ночью.
Он упал на колени.
И понял.
Тот звонок… пришёл с небес.
Бог услышал последнюю молитву матери.
И спас сына, который не умел любить.
Если твоя мать ещё звонит тебе — отвечай.
Пока не стало поздно.
