Покосил траву — нашёл судьбу: как Григорий обрёл то, чего не ждал
Григорий проснулся на заре. Солнце только-только начинало золотить макушки берёз, а мать, Пелагея Петровна, ещё с вечера строго наказала:
— Завтра, сынок, чтоб к утру был на покосе. С коровами возиться — не ждать пока ты разомлешь.
— Мам, справлюсь, — буркнул Григорий. — Степана не буду тревожить, у него и своих дел хватает.
И, откинувшись на подушку, он и не догадывался, что один укус пчелы перевернёт его жизнь с ног на голову.
Григорий в деревне слыл человеком необычным. Не то чтобы чудаком, но и не таким, как все. Тихий, смышлёный, вежливый. Лишнего не болтал, взгляд скромный, а в кармане вечно книжка. Работал механиком в местном гараже — руки золотые. Начальство хвалило, коллеги уважали. А вот сердце — пустовато, будто ждало кого-то особенного.
Деревенские бабы разводили руками: «К нему не подступишься!» Молодёжь дразнила «книжным червём». А брат его, Степан, балагур и душа компании, смеялся:
— Братан, так ты и загнёшься холостяком! Тебе даже тётя Маня сватается — ей, между прочим, девятый десяток!
— Иди к своей Маринке, — отмахивался Григорий.
Но внутри было не до шуток. Тоскливо. Одиноко. И страшно. Познакомиться с кем-то? Ой, нет…
В тот знойный июльский день он уже докосил почти всё поле, остался лишь дальний угол. Устал, присел, отхлебнул из фляги. И вдруг — голос.
— Ой, батюшки! Как же больно!..
Обернулся. Стоит девушка — молодая, симпатичная. В джинсах и футболке с каким-то рисунком. Держит руку и морщится. Григорий вскочил, подбежал, забыв про свою привычную нерешительность.
— Что случилось?
— Пчё-е-елка… — чуть не плача, пробормотала она. — Ужалила… Что делать?
— Тихо, сейчас помогу. Жало вытащим. Не бойтесь.
Ловко подцепил ногтем — и готово. Девушка ахнула, потом удивлённо уставилась:
— Уже… всё? Правда?
— Всё, — кивнул он. — Даже не почувствовали. Вас как звать?
— Надя. А вас?
— Григорий.
— Спасибо вам, Григорий. Вы меня спасли. А вы тут живёте?
— Тут. Сено заготавливаем. А вы?
— К тёте Зине приехала. Она у вас главврач в поликлинике. А я… Теперь учительница в местной школе. Из города. Малышей учу. Решила всё поменять.
Он молча кивнул. И ничего больше не сказал. А она ушла, так и не услышав, как у него внутри всё перевернулось.
Надя была из тех, кто бежит от боли. Уехала из города, бросив работу и квартиру — лишь бы не видеть бывшего, который изменил ей с подругой. Искала покоя. А нашла — взгляд Григория.
Григорий же вернулся домой, будто на крыльях. За ужином молчал. А потом взял гармонь и вдруг заиграл. Брат с матерью переглянулись.
— Ты чего, Гриша? — не выдержал Степан. — На покосе, чай, русалку повстречал? Ну-ка, выкладывай!
И Григорий рассказал. О пчеле. О девушке. О её глазах и смехе. И о том, как хочется увидеть её снова. Степан хлопнул себя по колену:
— Всё, завтра идём к Фёдору, мужу Зины. Мы с ним напарники. Ишь ты — Надю зовут. Красиво.
— Не пойду я, — заёрзал Григорий.
— Пойдёшь! Это твой шанс. Не упусти, брат. Поехали!
Тётя Зина встретила их радушно, Надя — с лёгкой улыбкой. Григорий не знал, куда девать глаза. Степан же болтал за двоих. Надя смеялась, Зина поглядывала на племянницу, а потом шепнула Фёдору:
— Гляди, как они смотрят друг на друга… Вот оно, счастье-то.
К вечеру, когда разговоры поутихли, Надя вдруг предложила:
— Такой хороший вечер… Может, пройдёмся до реки?
Он едва кивнул, сердце колотилось, как бешеное. И пошли. Медленно, по пыльной дороге, где пахло сеном и чем-то новым.
Говорили о жизни. О том, как одиноко было. О книгах. О предательствах. О том, как хочется верить хоть кому-то.
На рассвете они стояли у воды, держась за руки, не желая расставаться.
— Знаешь… — тихо начал Григорий, — я теперь не понимаю, как жил без тебя.
— И я, — прошептала она. — Никогда не думала, что встречу здесь, в деревне, такого… как ты.
Через два месяца на селе гуляли свадьбу. Григорий больше не был тем тихим одиночкой. Он стал мужем. Таким, о каком мечтала Надя.
— Вот и нашлись друг друга, — сказала тётя Зина, глядя, как племянница танцует с мужем. — На покосе. Из-за пчелы.
А брат Степан усмехнулся:
— Бывает и так. Одним покосом — и на всю жизнь…
