Серая мышка
Людмила выглянула в окно. Во дворе резвились малыши, а их мамы, кутаясь в пуховые платки, обсуждали последние новости, не выпуская детей из вида. Скамейка у подъезда припорошена снегом — заботливо, словно сахарной пудрой.
Людмила натянула чёрные сапоги, тёмно-зелёное пальто, надела коричневую вязаную шапку, схватила потрёпанный портфель и выскользнула из квартиры. Задержалась на секунду, прислушиваясь, не шагает ли кто по лестнице, щёлкнула замком и спустилась вниз.
Со стороны её можно было принять за старушку. Лишь вблизи становилось ясно — ей лет пятьдесят, не больше. Лицо обычное, ни взглядом не уколоть, ни улыбкой не растопить. Посмотрел — и тут же забыл.
Переехала она сюда лет двадцать назад. С соседями не зналась, жила тише воды, ниже травы. Поначалу, по древней русской традиции, к ней стучались: то соль попросить, то спичек одолжить. Людмила открывала дверь на цепочке, отрезанным голосом заявляла, что ничего нет, и тут же захлопывалась. Вскоре к ней и вовсе перестали обращаться.
Гостей у неё не водилось. Казалось, на всём белом свете у неё ни души — вот и прячется, как мышь в норке.
Родня, конечно, была. В провинциальном городке под Самарой жила младшая сестра с семьёй. Но Людмила с ними не общалась. Может, оттого, что вся красота досталась сестре? Кто его знает…
Чужие ноги редко ступали в её квартиру. Разве что сантехник заглядывал или электрик с проверкой. Людмила всегда требовала удостоверение, изучала его под лупой, а то и звонила в ЖЭК — проверить, не мошенник ли перед ней стоит.
Вреда никому не причиняла. Грубостей не бросала, сплетен не плодила — да и говорить-то было не с кем. Поздоровается и дальше идёт, глаза в асфальт уткнув.
За глаза её звали «букой», «серой мышью» или «вечной невестой». Работала бухгалтером в одном и том же учреждении — скрипела пером, не поднимая глаз, но отчёты сдавала чётко и без ошибок. За это её терпело начальство. Одевалась строго: тёмные юбки, кофты навыпуск, волосы — в тугой пучок на затылке.
Лет в тридцать её вдруг потянуло на ребёнка. Так в её жизни появился единственный мужчина — водитель Николай. Захаживал иногда. Она покупала ему галстуки, которые он «забывал» у неё. Женат был, разумеется.
То ли супруга прознала про шашни Николая с бухгалтершей, то ли доброжелатели наушничали, но через пару месяцев он внезапно уволился и растворился в тумане. А Людмила так и не забеременела. Больше романов не было.
Она быстро утешилась: ну и ладно, одной ребёнка не поднять. Да и кого рожать? Мальчика — вырастет, сопьётся. Девочку — ещё одна некрасивая дурочка, как она сама.
Как-то набрала в магазине полный пакет продуктов. Подошёл мужик, предложил помочь донести.
— Сама справлюсь! — отрезала Людмила и посмотрела на него так, что он тут же отскочил, будто обожжённый.
«Ещё чего, помог бы… Сначала сумку понесёт, а потом по голове стукнет — и поминай как звали», — размышляла она по дороге домой.
Обвести её вокруг пальца было нереально. Считать она умела молниеносно, будто в голове калькулятор встроен. Кассирша чек пробила — а Людмила уже знала, на сколько её обманули. Не кричала, не скандалила — просто смотрела ледяным взглядом. Кассирша, краснея, пересчитывала и возвращала сдачу.
Однажды в субботу, перед самым Новым годом, в её квартире раздался робкий звонок. Людмила прислушалась. Звонок повторился. Она подошла к двери, глянула в глазок. Показалось, будто на площадке стоит её младшая сестра.
— Кто? — спросила Людмила, а сердце неожиданно ёкнуло.
— Тётя Люся, это я, Наташа, ваша племянница, — донёсся из-за двери приглушённый голос.
— Племянница? Чего тебе? — недоверчиво переспросила она.
«И как меня нашла? И зачем?» — мелькнуло у неё в голове. Потом вспомнила: когда-то давно ездила к сестре хвастаться новой квартирой. Видимо, тогда и оставила адрес. На всякий случай. С тех пор родня не беспокоила. О существовании племянницы Людмила даже не подозревала. Значит, сестра вышла замуж и родила. От этой мысли губы её скривились.
Больше она туда не ездила. Нечем похвастаться.
— Тётя Люся, мне надо с вами поговорить, откройте, — снова раздался голос.
То ли дрожь в голосе племянницы её тронула, то ли любопытство взяло верх, но Людмила нарушила своё правило и открыла дверь.
— Ну, зачем приехала? — спросила она с порога.
Сама же разглядывала девушку — вылитая сестра в молодости. Чуть выше ростом, с добрыми серыми глазами и тёмными кудряшками, выбивающимися из-под шапки.
Девушка ждала приглашения войти. Не дождавшись, заговорила быстро, боясь, что тётя захлопнет дверь:
— Тётя Люся, мне не к кому больше обратиться. Мой сын тяжело болен. Врачи в Москве сказали — нужна срочная операция… — Она замолчала, ожидая реакции, но Людмила молчала. — Денег нужно много. Мама сказала, только вы можете помочь. Я… я не знаю, что делать… — Голос её оборвался, она закрыла лицо руками и заплакала.
Что-то дрогнуло в Людмиле. Представила: вот её сын болеет, вот она сама стоит и умоляет о помощи. Сердце сжалось от жалости — и к себе, и к плачущей девушке, и к мальчишке, которого она никогда не видела.
— Заходи, — буркнула Людмила, пропустила Наташу в прихожую и тут же бросила взгляд на её мокрые сапоги.
— Подожди тут. — Она исчезла в глубине квартиры.
Раздеваться племяннице не предложила, та и сама не решилась. Так и стояла в пальто, озираясь. Заглянула в комнату — чисто, аккуратно, дорого. Будто в кино.
— У вас так красиво… — не удержалась Наташа, когда ЛюдмилаЛюдмила молча протянула ей конверт с деньгами, а когда племянница, плача от благодарности, попыталась её обнять, лишь махнула рукой и закрыла дверь, но потом вдруг усмехнулась — впервые за долгие годы.
