Шрамы и дружба: история непобеждённой души
Мы с Русланой сидим на её балконе на 15-м этаже новостройки в пригороде Екатеринбурга. Руслана с отцом и бабушкой переехали сюда четыре года назад. Её отец — юрист в строительной компании, которая возводила этот дом. Квартиру выбрали с просторным балконом специально для Русланы, чтобы она могла заниматься любимым делом. Отец мог себе это позволить. Балкон утеплён: тёплые полы, батареи, стены отделаны рельефной плиткой, приятной на ощупь. Руслана обожает комнатные растения и аквариумных рыбок. В квартире пять аквариумов — по одному в каждой комнате и здесь, на балконе.
Этот аквариум — угловой, с мягкой подсветкой и сложной системой фильтрации, о которой я ничего не понимаю, а Руслана может рассказывать часами. Внутри — керамический замок с арками и башенками. Рыбки выплывают из его окон, словно стражи подводного царства. Четыре ярко-оранжевые рыбки, названия которых я вечно забываю, и одна необычная — сомик, которого Руслана называет бронзовым птеригоплихтом. Он — санитар аквариума, чистильщик.
Руслана знает о своих рыбках всё. Она активна на форумах аквариумистов, пишет статьи для тематических сайтов, её там уважают. С такой же страстью она увлечена растениями. После переезда её комнаты превратились в цветущие джунгли. На балконе вьётся плющ, висят кашпо с фиалками, стоят горшки с миниатюрными ёлочками и бонсай.
Мы сидим в этом зелёном уголке, глядя через огромное окно на реку Исеть, крыши домов и парк вдалеке. Справа внизу гудит трасса, ведущая в Верхнюю Пышму и Березовский. Руслана рассказывает о поездке с отцом за грибами. Они забрались в такую глушь, куда пробрался только их внедорожник. Набрали полные корзины, потом три дня с бабушкой солили и мариновали.
— Жалко, папа теперь почти не бывает дома. Работает даже по выходным. Погода шикарная, а скоро дожди пойдут, и никуда не выберемся. Оля, давай ещё раз попробуем сфоткаться? — Руслана смотрит на меня с надеждой.
Я вздыхаю. Мы идём в её комнату — такую же зелёную и уютную, как балкон. Руслана садится перед самодельным белым фоном. Я делаю несколько снимков, потом мы пытаемся их обработать на ноутбуке. Ей нужны фото для документов, но задача кажется невыполнимой.
Снимки не получаются. То ли я плохой фотограф, то ли дело в другом.
— Рус, хватит загоняться. Внизу фотостудия, сейчас сбегаю, договорюсь.
Руслана нехотя соглашается. Она забирается в кресло на балконе, кутается в плед и отворачивается к окну.
Я беру ключи от квартиры и бегу вниз. Фотограф — молодой парень, скучает за стойкой. Объясняю, что нужно фото на документы, но сниматься будем дома, на 15-м этаже.
— Это будет стоить…
— Нам всё равно, сколько. Фото нужны сегодня, срочно.
Мы поднимаемся. Парень замирает перед аквариумом на балконе, восхищённо разглядывая рыбок. Я мнусь.
— Понимаете… Постарайтесь не акцентировать… У девушки лицо сильно повреждено, поэтому она не пришла в студию. Пожалуйста.
— Да без проблем. Клиент платит, остальное не моё дело.
Я зову Руслану. Она выходит, закутанная в плед, словно в кокон, молча садится перед фоном. Фотограф настраивает камеру, с любопытством косится на неё.
— Готово. Снимайте плед.
Руслана медленно убирает ткань, выпрямляется. Лицо фотографа бледнеет, в глазах мелькает шок.
— Чёрт… — вырывается у него.
— Снимайте, — глухо говорит Руслана.
Он быстро щёлкает затвором, и я провожаю его к двери.
— Сестра?
— Нет, лучшая подруга. Она невероятная, сильная…
— Верю. Но в следующий раз предупреждай заранее.
— Я предупреждала…
— Да, но когда увидел… Сколько она такая?
— Двадцать два года.
— Жесть… Бедняга.
Я протягиваю деньги. Он отмахивается:
— Через час приходи, снимки будут.
Возвращаюсь к Руслане. Она снова на балконе, в пледе, плечи дрожат — плачет. Я обнимаю её, глажу по голове, покачиваю, как ребёнка.
— Ничего, Рус. Всё проходит, и это пройдёт. Смотри, листья в парке совсем жёлтые. Хочу сбегать за твоими любимыми берёзовыми? Или за мороженым? Устроим пир?
— Мороженое в холодильнике, Оль. Ешь… Мне не хочется.
Десять лет назад я шла по знакомому коридору больницы в Екатеринбурге. Встречные медсёстры, врачи, санитарки улыбались мне, я здоровалась со всеми.
На посту дежурила пожилая медсестра:
— Оля, сколько дома была? Месяца четыре? Опять штопаться?
— Ага, Нина Фёдоровна. Надеюсь, в последний раз.
— Посмотрим, куда тебя пристроить… Первое отделение на ремонте, у нас теснота. Даже в детской палате кроватки уплотнили.
Я заглянула через стекло в детскую. Десять кроваток вместо шести, все заняты.
— Есть место в 12-й. Пойдёшь?
— Полубокс? Конечно!
Нина Фёдоровна вздохнула, улыбнулась криво.
— Пошли. Там девочка хорошая, Руслана Соколова. Ваши ровесницы. Только… к ней привыкнуть надо. Она тоже обгорела. Сильно.
— Подумаешь, обгорела. Видали и не такое.
12-я палата — почти люкс. Душ, туалет, маленький холодильник, две функциональные кровати. Можно даже телевизор поставить.
Я вошла. Моя кровать у двери была свободна. У окна сидела фигурка, укутанная в одеяло с головой. Медсестра включила свет, помогла разобрать вещи. Девочка молчала, глядя из-под одеяла. Видны были только глаза.
— Русочка, это Оля. Она добрая, вылезай.
Медсестра потянула одеяло. Я замерла. У Русланы не было лица. Ни волос, ни ушей, вместо носа — отверстия, губ почти не видно. Шею поддерживал поролоновый воротник. Щёк не было — сплошные рубцы, как у меня на спине и ногах. Но мои шрамы скрывала одежда. А её…
Её глаза — огромные, тёмно-карие — казались чужими на изуродованном лице.
Она взяла мою руку своей шершавой ладонью, и в этом молчаливом жесте было больше тепла, чем во всех словах мира.
