Проглотив слёзы: как я из матери-королевы стала ненужной старухой
В этом мире мне всегда было одиноко. С малых лет. Родителей забрали, едва мне стукнуло восемь. Осталась с бабушкой в покосившейся избе на краю деревни. Она стала для меня всем — и матерью, и отцом, и целой вселенной. Но и её не стало, когда мне исполнилось пятнадцать. Тогда я поняла: надеяться больше не на кого. Только на себя.
После школы я выскочила замуж. Мечтала об опоре, о семье. Родилась дочь — моя радость, мой свет. Муж оказался не тем, кого я ждала: запил, кулаки распускал. Сколько ночей я проплакала, дрожа под одеялом, боясь его шагов за дверью. В конце концов решила: ради дочери надо уходить. Осталась одна, с ребёнком на руках, без денег, без помощи. Но была цель — поднять, вырастить, дать ей то, чего у меня не было.
Гнула спину без отдыха. Утром — пекарня, днём — уборка в конторе, по ночам — шитьё на заказ. В снег и ливень — без права на усталость. Дома — улыбка, чтобы дочь не видела, как тяжело. Она росла, хорошела, а я… Выбивалась из сил, лишь бы ей всего хватало. Куклы, книжки, коньки. Шила платья, голодала, влезала в долги — лишь бы моя принцесса ни в чём не знала нужды.
— Мамуля, ты у меня самая лучшая! Ты — царица! — говорила она. А у меня сердце таяло от этих слов.
Школа, выпускной. Она примчалась сияющая:
— Мам, я платье присмотрела! Всего пять тысяч…
Пять тысяч! Половина моей зарплаты. Но я молча кивнула. Продала бабушкины серьги — последнюю память. Всё ради её счастья.
Поступила в институт. Я ликовала! Рвалась на трёх работах. Но денег всё не хватало. Коммуналка, учебники, еда…
— Мам, ты же в Сочи неплохо зарабатываешь? Пришли ещё немного…
А я там мыла полы в гостиницах до кровавых мозолей. Спина гудела, ноги отекали, но терпела. Ради неё — всё.
Годы пролетели. Звонок:
— Мам, я встретила его. Женимся.
Я онемела.
— А учёба? Диплом?
— Всё успеется, мам, не парься!
Снова надрывалась. Чтобы свадьба была — не хуже, чем у других. Ресторан, платье, даже торт с голубкой оплатила. Потом — внук. Коляска, пелёнки, смеси. «Мама, выручи, туго сейчас». И я выручала.
А потом осмелилась попросить. Машину — старую, развалюху. Спина ведь не железная, автобусы — пытка.
— Мам, ты рехнулась? Тебе не по годам! Лучше деньги на ремонт внуку, а тебе и троллейбусов хватит!
Тут меня и осенило. Жёстко, до слёз: для них я больше не мать-царица. Теперь я — досадная помеха. Мешаю их планам, мешаю жить. Стала обузой.
Вышла на улицу, села на лавочку под холодным дождём. Перед глазами поплыли годы: ночные смены, пересохшее горло, слёзы в подушку, пока они спали. Всё — ради неё. А теперь… Теперь я лишняя.
Вытерла лицо рукавом потрёпанного пальто.
— Ничего, — прошептала. — Выдюжу. Как всегда.
Но внутри грызла боль. Боль матери, которой больше не нужны. Которую отодвинули. Забыли.
Поднялась. Дождь хлестал сильнее. Волосы прилипли к щекам, сапоги хлюпали, но я шагала. Твёрдо. Прямо. Потому что я мать. Выживала тогда — выживу и сейчас.
А вам, кто это читает, скажу одно: не бросайте своих матерей. Не оценивайте их по удобству. Пока вы молоды и беспечны, они отдают вам последнее. И когда придёт ваш черёд — не дай Бог услышать то, что когда-то говорили им вы.
