Василиса, мы же договаривались. Дедушка ждёт.
Людмила стояла в дверях дочерней комнаты, сжимая в руках пакет с угощениями для деда. Банки с вареньем глухо заскрипели, как будто отзвуки ушедшего времени, когда она переступила порог.
Василиса оторвалась от ноутбука, прижала пальцами переносицу. Глаза навеяло слезы от многочасового перечитывания конспектов, а виски сдавила усталость, будто тяготеет тяжёлый свод небес.
Мама, я не могу. Зачёты нависли, как сумерки. Нужно хотя бы один день просто лечь.
Лечь собиралась, возмутилась Людмила, будто в её голосе отозвался эхо древних сказаний. У деда давление скачет, он один в этом небольшом селе сидит, а ты хочешь отдохнуть. Эгоистка ты, Василиса.
Сквозь коридор донеслись тяжёлые шаги. Георгий появился за спиной жены, уже обутый в ветровку, пахнувшую дальними дорогами.
Что здесь опять? он бросил взглядом на комнату, заваленную учебниками и листами, словно горой забытых мыслей. Твоя дочь отказывается к дедушке ехать. Устала она, видишь ли.
Георгий нахмурился. Он редко вмешивался в женские разборки, но сейчас в его обычно невозмутимом лице зажглась искра тревоги.
Василиса, уже перебор. Твой дед не молодеет. Мы его месяц не видели.
Василиса откинулась на спинку стула. В груди подгорал раздражённый огонь, но она держалась, будто удерживая падающий кристалл.
Пап, я понимаю. Но стою я еле на ногах. Позвольте мне в следующие выходные приехать одна, на целый день. Посидим, поговорим без спешки.
Опять ты за своё! Людмила подняла голос, как будто отворила окна в шторм. Следующие выходные, следующий месяц, следующий год! А дед тем временем один! Семь десятков лет ему, а внучка не может от компьютера оторваться!
Мам, уже хватит.
Нет, не хватит! Ты думаешь о комнибудь, кроме себя? Мы с отцом пашем, как проклятые, а ты даже на один день к деду не можешь съездить!
Василиса сжала губы. Внутри чтото упрямо сопротивлялось, невыразимая нежелание ехать, которой она сама не могла дать имя. Усталость, да, но также мутное предчувствие, будто сегодня ей следует остаться в этом домелабиринте.
Я не еду, твердо сказала она. Извините.
Георгий покачал головой.
Ну и сиди здесь, отдыхай. Только потом не удивляйся, если дед перестанет звать тебя любимой внучкой.
Георгий, не начинай, Людмила схватила мужа за рукав. Поехали уже. С ней бессмысленно разговаривать.
Они ушли, громко хлопнув входную дверь. Василиса ещё долго сидела неподвижно, слушая, как стихали их шаги на лестнице, как во дворе заводилась старинная машина. Потом выдохнула и протянула руку к ноутбуку.
Тишина обвила квартиру мягким коконом. Василиса распахнула окна настежь майский воздух, тёплый и ароматный, ворвался в комнату, принося с собой отдалённый гул города. Она заварила себе чай, уселась за компьютер и наконец расслабилась.
Часы показывали начало третьего, когда Василиса проснулась. Она потянулась, хрустнув позвонками, и собралась выйти на кухню за печеньем, когда в ноздри пронзил странный запах.
Сначала она отмахнулась: «Может, соседи готовят шашлыки». Но запах становился гуще, резче. Не шашлык, не пища чтото горело.
Василиса встала и пошла к балкону. С каждым шагом аромат усиливался, став горьким, едким, с химическим привкусом синтетики. Она распахнула дверь и замерла.
Диван пылал, бросая в комнату черный дым.
Нет, нет, нет!
Василиса бросилась к горящему дивану. На обивке лежал окурок сигарета, ещё не полностью сгоревшая, с оранжевым тлеющим кончиком. С балкона ктото бросил её, а ветер занёс прямо в квартиру.
Василиса бросилась на кухню.
Руки дрожали, когда она выдергивала из шкафа кастрюлю. Вода изпод крана текла так медленно, будто время растягивалось. Не дожидаясь полной чаши, она схватила тяжёлый котел и бросилась обратно.
Первая кастрюля заливала тлеющее пятно, но поролон внутри продолжал дымиться. Вторая, третья, четвёртая вода хлестала по дивану, лилась по полу, стекала к плинтусам.
Только после четвёртой кастрюли дым стал стихать. Василиса стояла в середине разрушения, тяжело дыша, мокрая по локоть. Диван превратился в кучу обгоревшей ткани и размокшего поролона, а в квартире воняло горелой синтетикой.
Она села на мокрый пол, прижав колени к груди. Адреналин спал, а дрожь охватила тело. Запоздалый страх проскочил, когда она осознала, что могла бы пропустить всё, если бы уехала с родителями; если бы квартира осталась пустой; если бы её нос не уловил запах вовремя.
Дом бы сгорел. Их дом, со всеми вещами, документами, воспоминаниями. Василиса схватила телефон и набрала мать.
Мам, её голос прервался на первом слове.
Василиса? Что случилось?
Мам, у нас был пожар. Точнее, он только начинался. Я потушила, но диван всё, дивана уже нет.
Тишина висела на линии. Затем Людмила заговорила:
Ты цела? Ты в порядке?
Да, да, я в порядке. Окурок с балкона залетел, я не сразу заметила, но успела всё залить водой. Пожарных не вызывала, сама справилась.
Мы едем, прозвучал голос Георгия издали, словно отобрав телефон у жены. Сиди дома, никуда не уходи. Мы уже едем.
Связь оборвалась.
Василиса осталась сидеть на полу, глядя на то, что ещё час назад был их диван. Старый, продавленный, с потёртой обивкой но родной. Мама купила его, когда Василисе было двенадцать. На нём смотрели фильмы под одним одеялом, на нём она плакала изза первой несчастной любви, на нём отец дремал после работы.
Теперь от него осталась дымящаяся груда.
Через час в замке зазвенели ключи. Дверь распахнулась, и в прихожую вломилась Людмила, растрёпанная, с красными глазами.
Василиса!
Она пронеслась по коридору, влетела в гостиную и остановилась, как вкопанная. Взгляд упал на обгоревший диван, на лужи воды, на чёрные следы копоти на стене. Затем она бросилась к дочери, сидящей на подлокотнике кресла.
Господи
Людмила подошла к Василисе и обняла её. Крепко, до хруста, вжимая в себя. От матери пахло духами, потом и чемто ещё страхом.
Прости меня, прошептала Людмила, скользя руками по волосам дочери. Прости за всё, что я утром наговорила. Эгоистка, безответственная Господи, какая же я глупая.
Василиса молча обняла мать в ответ. Слова застревали гдето глубоко, не желая выйти наружу.
Георгий вошёл следом. Медленно обошёл комнату, оценивая ущерб. Потрогал обуглённую стену, присел у дивана, поковырял пальцем расплавленный поролон.
Хорошо потушила, сказал он наконец. Грамотно. Водой, сразу много.
Я не думала. Просто на автомате действовала.
Правильно всё сделала. Главное не растерялась.
Он поднялся и тоже подошёл к дочери, положив тяжёлую руку ей на плечо.
Молодец, Василиса. Серьёзно. Ты наш дом спасла.
Людмила отстранилась, вытирая глаза тыльной стороной ладони. Тушь размазалась по щекам, но она этого не замечала.
Ты представляешь, что было бы, если бы ты поехала? спросила она дрогнувшим голосом. Квартира пустая стояла бы. Окна открыты. Огонь бы всё уничтожил
Мам, я понимаю.
Нет, послушай. Мы бы вернулись а тут пепелище. Или вообще весь подъезд бы захватило. У Петровых внизу дети, ты представляешь?
Георгий обнял жену за плечи.
Люд, хватит. Не случилось и не случилось. Нечего себя накручивать.
Но Людмила не могла остановиться. Слёзы текли по её лицу, и она даже не старалась их сдерживать.
Я утром на тебя кричала. Эгоисткой называла. А ты ты нас спасла. Всех нас.
Мам, ну ты чего? Василиса неловко погладила мать по руке. Я же не знала, что так выйдет. Просто устала и остаться хотела.
В том и дело! Людмила схватила дочь за плечи, заглянула в глаза. Ты не знала. Но чтото внутри тебя знало. Интуиция, предчувствие, называй как хочешь. Оно оставило тебя здесь. И нас всех спасло.
Георгий хмыкнул, но без привычного скепсиса.
Мать, конечно, с мистикой перебарщивает. Но в чёмто правдива. Ты утром уперлась и слава богу, что уперлась.
Остаток дня они провели в странном оцепенении. Георгий вынес обугленные части дивана на мусор, Василиса мыла пол, Людмила протирала стены от копоти. Работали молча, время от времени бросая короткие фразы.
К вечеру квартира выглядела почти нормально. Только пустое место напоминало о случившемся светлый прямоугольник на полу, где раньше стоял диван.
Ужинав на кухне, сдвинув табуретки к маленькому столу, Людмила приготовила макароны с сосисками быстро, бездумно.
Знаешь, Василиса, сказала она, помешивая чай. Скажу тебе одну вещь. Важную.
Василиса подняла глаза от тарелки.
Слушай свою интуицию. Всегда. Даже если кажется глупой, даже если все вокруг говорят, что ты не права. Если чтото внутри подсказывает не спорь с этим.
Георгий кивнул, доедая сосиску.
Это так. Я всю жизнь жил логикой, расчётами. А бывает чтото щёлкает в голове, и ты просто знаешь, как надо.
Сегодня это «чтото» спасло наш дом, добавила Людмила.
Василиса опустила взгляд в тарелку, скрывая неловкую улыбку. Она не привыкла к таким словам от матери. Обычно между ними искрило, натягивалось до звона. А сейчас
Чтото изменилось. Чтото важное. Может, дело в пережитом страхе, может, в осознании, насколько близко они были к катастрофе. Но между ними троими вдруг возникло чтото новое. Хрупкое, но настоящее.
В следующие выходные поедем к деду, сказала Василиса. Все вместе. Расскажем ему ну, не всё. А то сердце ему не выдержит.
Точно, Людмила ухмыльнулась без радости. Скажем, что диван износился. Решим купить новый.
А я на балкон вынесу ведро воды, добавил Георгий.
Они рассмеялись нервно, сбрасывая напряжение долгого дня.
За окном темнело. Город зажигал огни, гдето вдалеке завыла сирена может, скорая, может, пожарная. Василиса прислушалась к этому звуку и поежилась.
Сегодня она узнала коечто важное. Не только про интуицию и предчувствия. Про себя. Про то, как действовать, когда надо. Не раскисать, не паниковать, а делать то, что нужно.
И ещё про родителей. О том, что за их криками и упреками прячется страх. Страх потерять её. Страх, что с ней чтото случится. Неуклюжий, кривой, выраженный через претензии, но всётаки страх любящих людей.
Людмила собрала посуду и начала мыть. Георгий ушёл в комнату искать в интернете новые диваны. Василиса осталась за столом, грея руки о кружку с чаем.
Обычный воскресный вечер. Только совсем не обычный.
Мам, позвала она.
Что?
Спасибо. За то, что пришла, за то, что не кричала, за то вот так.
Людмила обернулась от раковины, посмотрела на дочь долгим, странным взглядом, потом улыбнулась устало, но тепло.
Тебе спасибо, Василиса. За всё.
