В стенах старой больницы царил обычный день приёма. Посетители сидели в ожидании, уткнувшись в телефоны, перешёптывались или просто смотрели на уставшие гипсовые стены. Медсёстры сновали по коридору, врачи вызывали пациентов — всё шло по давно заведённому распорядку.
Вдруг в зале воцарилась настороженная тишина. Дверь скрипнула, и на пороге показалась немолодая женщина. На ней висело явно видавшее виды пальто, а в руках она сжимала потёртую барсетку. В её глазах светилась спокойная усталость.
Люди начали перешёптываться; прозвучали язвительные, негромкие голоса:
— Она хоть знает, куда попала?
— Да у неё, наверное, память девичья…
— Чем она приём-то платить будет? Рублями, что ли?
Женщина молча подошла к венскому стулу в углу и села, будто не замечая шёпота. Она не казалась заблудившейся — просто затерянной в этом новом, стерильно-пластиковом медицинском мире.
Прошло минут десять. Внезапно из оперблока уверенной походкой вышел известнейший в городе хирург — фамилия его висела на мраморной доске у входа. Высокий, строгий человек в зелёном хирургическом халате. Не говоря ни слова, он направился прямо к старушке.
— Простите, Фаина Савельевна, что заставил ждать, — произнёс он мягко, с сыновней почтительностью приложив руку к её плечу. — Ваш совет мне крайне нужен. В тупик встал.
Зал замер. Шёпот оборвался на полуслове. Что происходило? Этот доктор, чьи фото не сходили со страниц газет, стоял перед скромной старушкой с таким почтением!
И тут тишину нарушила старшая регистраторша:
— Постойте… Да это же Самарина! Та самая профессор Самарина, что двадцать лет назад возглавляла хирургию в нашей больнице!
Всё сразу стало ясно.
Эта женщина была не просто бывшим врачом. Она была легендой. Тем, кто спас сотни жизней во времена, когда в операционной были лишь скальпель, нитки да золотые руки — без всяких томографов и умных машин.
А знаменитый хирург, стоявший перед ней смиренно, был её учеником. Он позвал её, столкнувшись со сложнейшим случаем; зная, что лишь её опыт и зоркий глаз увидят то, что скрыто от всех остальных.
Она подняла на него ясный взгляд и тихо сказала:
— Тогда пошли, Пётр. Вместе разберёмся.
И все, кто минуту назад перешёптывался да осуждал, опустили глаза, будто ища им места на пыльном больничном линолеуме.