Сначала крем, потом всё остальное
С Аркадием мы знакомы лет пятнадцать. Но по-настоящему сдружились только пару лет назад — когда оба почти одновременно разошлись с жёнами. У него второй брак лопнул как мыльный пузырь — с громом, шумом и битьём посуды. У меня — тише, но не без душевных ухабов. Мы не топили горе в водке, не жаловались на судьбу — просто гоняли на велосипедах по набережным и лесным тропкам. Скорость, пот и ветер в лицо. Мужскую дружбу скрепляет не бутылка, а ощущение свободы. Такой, чтобы не оправдываться, не отчитываться и не тащить на себе груз чужих претензий.
Оба похудели кардинально. От некогда горделиво свисавшего над ремнём живота не осталось и следа. Свобода, как оказалось, лучший диетолог. И вот как-то тёплым июльским вечером катим мы с Аркадием через парк. Вдруг он отпускает руль, раскидывает руки и орет на весь сквер:
— Свобооода!
Пенсионерки дёрнулись, а их пекинесы залились истерическим лаем. А он хохочет — счастливый, будто сорвал джекпот.
Так мы прожили год — холостые, подтянутые, довольные. Но однажды я заехал к Аркадию — хвастался новым велосипедом. Покрутил руль, запачкал руки в смазке и пошёл в ванную мыться. И тут мой взгляд упал на розовую баночку. Маленькую, с золотистой крышечкой. Крем.
— Аркаша! — заорал я. — Ты что, кремом мажешься?!
Он засмеялся, как кот, пойманный на краже сметаны.
— Да это Светкин. Оставила, чтоб лишний раз не таскаться.
— Светкин? Это кто ещё такая?
— Ну… Я тебе не рассказывал?
Конечно, не рассказывал. Зря.
Оказалось, месяц назад он познакомился с девушкой. Света, юрист, амбициозная. Милая, умная, симпатичная. Бывает у него, ночует. Оставила крем. Пока один.
— Всё, — сказал я. — Оккупация началась.
— Какая оккупация?
— Ты не понял? Это как в «Чужом». Сначала — маленький паразит. Потом он растёт и выедает тебя изнутри. Эта баночка — первый сигнал.
Аркадий отмахнулся. Но я-то знал, о чём говорю. Женщины не ломятся в дверь с чемоданами. Они действуют тоньше. Сначала — крем. Потом — расчёска. Потом — запасная зубная щётка. Они ждут, пока ты привыкнешь. А потом… Потом ты просыпаешься и понимаешь: ванная вся в розовом, балкон забит коробками, а в сердце — лёгкая паника.
Вскоре Аркадий позвал меня в гости — познакомить со Светой. Та оказалась приятной девушкой: серьги-гвоздики, аккуратная укладка и улыбка, от которой даже у меня чуть не дрогнуло сердце. Она приготовила пиццу с ананасами — спорно, но съедобно.
Я снова зашёл в ванную. Там уже лежала розовая щётка, крем для рук, а серёжки мирно плавали в мыльнице. Я посмотрел на себя в зеркало:
— Всё, брат, тебя колонизировали.
Прошёл месяц. Я предложил Аркадию прокатиться по нашему любимому маршруту. Он отнекивался. Я приехал вытаскивать его лично. Он вышел в засаленном халате, сонный.
— Лёх, ну предупредил бы хоть…
Из квартиры голос Светы:
— Аркаша, кто там?
Он:
— Лёха… насос… принёс…
Я зашёл умыться — и сразу всё понял. Мужские штуки — паста, пена для бритья — жались в углу. Всё остальное пространство захватили баночки, флакончики и ароматы. А на раковине лежали её серёжки — не как гостьи, а как полноправные хозяйки.
Я ушёл молча.
Через две недели он позвал меня помочь со сборкой шкафа. Выкидывали хлам, переставляли мебель. Света командовала:
— Вот это в мусор! И это тоже! Книги — сюда!
Аркадий пытался вяло возражать, но она перешагивала через его слова, как через разбросанные носки.
— Слушай, а тебе велосипед не нужен? — вдруг спросила она. — А то у нас балкон забит.
Тогда я окончательно осознал: свобода Аркадия мертва. Сначала — крем. Потом — квартира. Потом — балкон. Потом — душа.
Мужики! Если дорожите независимостью — не пускайте женщин в своё пространство. Ни на сантиметр. Всё начинается с «невинной» баночки. А заканчивается тем, что вы даже не помните, как в вашем шкафу оказался халат с рюшечками.
Прошёл год. Мы с Аркадием общались редко. Я катался один. Было одиноко. Но зато — свободно.
А потом я встретил Таню. Всё по классике: добрая, милая, без претензий. Только один раз тихо так спросила:
— Можно я оставлю у тебя крем? А то неудобно таскать…
И я не сказал «нет». Потому что уже был под каблуком.
Всё. Вирус в системе.
Чувствую — скоро и мне крышка.
Простите, братья.
Прощайте.
