**Дневник**
Терпела, терпела, да и не выдержала.
Сегодня снова мыла плиту. Свекровь, как всегда, что-то варила и забыла убрать. Молоко убежало, каша пригорела — теперь это всё въелось в эмаль намертво.
— Леночка! — донёсся из комнаты голос Татьяны Ивановны. — Ты долго там ещё будешь? Чайку хочется!
Вздохнула, сполоснула губку, поставила чайник. Уже девять вечера, я только с работы, а она целый день дома сидела — и не могла сама заварить.
— Несу, Татьяна Ивановна! — ответила, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
А мой муж, Дмитрий, в соседней комнате уткнулся в телевизор. Даже не обернулся, когда я проходила мимо с подносом. Так каждый день. Приходит с работы, ест и садится к экрану. А дом, хозяйство, мать — всё это на мне.
— Сахар забыла! — буркнула свекровь, когда я поставила чашку. — И печенья нет. Как чай без печенья пить?
— Печенье кончилось вчера, — тихо ответила. — Завтра куплю.
— Вот видишь, не следишь! В моё время хозяйка всегда знала, что в доме есть, а чего нет. Я Димку одна поднимала, и работала, и дом в порядке держала. А вы, молодые, только по магазинам шляетесь да в телефонах копаетесь.
Промолчала. Спорить бесполезно — она всегда найдёт, к чему придраться. То суп недосолен, то пыль на полочке, то громко, то тихо… Иногда кажется, она специально ищет поводы, чтобы поругать.
— А Машу из садика опять не забрала, — продолжала Татьяна Ивановна, прихлёбывая чай. — Воспитательница звонила, спрашивала, где мать. Мне аж неудобно было!
— Я же просила вас забрать, у меня совещание до семи.
— А я что, нянька? У меня свои дела есть. Раньше женщины и работали, и детей сами растили, без бабушек.
Вышла на кухню, взялась за посуду. Руки дрожали от обиды. Маша сидела в продлёнке до семи, плакала — все дети уже разошлись. А свекровь целый день дома сидела, сериалы смотрела — и не могла за внучкой сходить.
В спальне на столе — стопка детских рисунков. Маша каждый день приносит что-то из садика: то поделку, то аппликацию. Показывает мне, рассказывает, как делала. А потом спрашивает:
— Мам, а почему бабушка не смотрит? Я ей рисунок показываю, а она отворачивается.
Как объяснить шестилетней девочке, что бабушка считает её обузой? Что с тех пор, как мы переехали к Татьяне Ивановне, та только и делает, что ворчит: «Шумит, везде лезет, всё ломает».
А ведь начиналось хорошо. Когда Дима познакомил нас, свекровь была приветливой: расспрашивала о работе, семье. Даже сказала:
— Хорошая девушка, Димушка. Видно, воспитанная. Женись, пора уже.
Свадьба была скромная, но весёлая. Татьяна Ивановна помогала с угощением, суетилась, радовалась. Я тогда думала — нам повезло, свекровь станет второй мамой.
Когда родилась Маша, она первое время носилась с внучкой: помогала, варила супы, гладила пелёнки. Я работала на полставки, успевала и за ребёнком смотреть, и по дому управляться.
Но потом что-то пошло не так. Сначала мелкие придирки: «Каша жидкая», «Подгузник криво надет». Потом — серьёзнее:
— Ты что, совсем в детях не разбираешься? Димка в её возрасте уже сам ел, а твоя и ложку в руках держать не умеет!
— Ей всего год и три, — робко отвечала.
— Вот именно! Балуешь! Я сына строго воспитывала — и ничего, человеком вырос.
Дмитрий в таких разговорах обычно молчал. Придёт с работы, поест — и к телевизору. Если мать ругалась, отмахивался:
— Мам, не придирайся. Лена справляется.
Но чаще просто молчал. А когда я жаловалась на её вечные упрёки, пожимал плечами:
— Да не обращай внимания. Она просто привыкла всем руководить. Потерпи, привыкнет.
Не привыкла. Наоборот — с каждым годом становилась капризнее. Особенно после переезда в её квартиру. Наша однушка стала тесной, а у Татьяны Ивановны — двушка в хорошем районе.
— Переезжайте, — предложила. — Зачем вам лишние траты? Да и мне веселее будет.
Сначала казалось удобным: у Маши своя комната, аренду платить не надо. Но скоро я поняла — попала в ловушку.
— Это мой дом, — напоминала свекровь. — Здесь мои порядки. Не нравится — съезжайте.
А съехать было некуда. На съём денег не хватало, своё жильё — не скоро накопим. Дима на разговоры о переезде отмахивался:
— Да зачем? Здесь удобно. Мама права.
Удобно было только ему. Он жил с матерью до свадьбы — и ничего не изменилось. Только теперь готовила, стирала и убирала я.
— Татьяна Ивановна, может, сходите за хлебом? — попросила однажды. — У Маши температура, не хочется на улицу выходить.
— А я что, прислуга? Хлеб — твоя забота. Я своё уже отработала.
Но при этом находила время сходить к соседке Валентине Петровне поболтать. Сидела у неё часами, обсуждая новости. А внучку забрать или продукты купить — нет, «не её дело».
Тяжелее стало, когда Маша пошла в школу. Нужно было помогать с уроками, уделять внимание. А свекровь только ворчала:
— Опять твоя дочь дверьми хлопает! Голова раскалывается!
— Она же ребёнок…
— Ребёнок? А где воспитание? Я Димку учила: в доме вести себя тихо, старших уважать. А твоя — как слон топает!
Старалась оградить дочь, но это было трудно. Маша всё слышала, всё понимала. Стала замкнутой, неуверенной. На бабушкины замечания опускала глаза, пряталась за меня.
— Мам, а почему бабушка меня не любит? — спросила однажды.
Не знала, что ответить. Как объяснить, что взрослые бывают несправедливыми? Что старость иногда делает людей злыми?
— Любит, — солгала. — Просто она устаёт.
Но знала — это неправда. Татьяна Ивановна не любила ни меня, ни Машу. Терпела, потому что мы были нужны: готовить, убирать, вести хозяйство. И потому что Диме так удобно.
Пыталась говорить с мужем, объяснить, как тяже
