Солнце после дождя…
— Галя, заходи. Я в погребе была, тебе картошки набрала.
Галя свернула к калитке соседки.
— Спасибо, тётя Марина, я вам потом верну.
— Ну что ты, дурашка, вернёшь… Ох, горе ты моё. Раньше бы думала, когда рожала. Петька-то твой никогда мужиком не был.
Галя стиснула зубы, но промолчала. До зарплаты ещё неделя, а молоко — не еда. Ладно бы она одна, но дома трое ребятишек ждали. Петька, о котором говорила соседка, был её мужем, вернее, бывшим — в прошлом году он узнал, что за троих детей ни квартиры, ни машины не дадут, собрал вещи и заявил, что в нищете жить не намерен. Галя тогда мыла посуду и даже тарелку выронила.
— Петь, ты что такое говоришь? Возьмись за работу нормальную, где платят, и не будет нищеты. Это же твои дети! Ты сам говорил — хочу много детей…
— Хотел, да не знал, что государство на нас плевать хотело. А в пустоту пахать — не мой стиль, — отрезал Петька.
Галя опустила руки.
— Петь, а как же мы? Я одна с ними…
— Галь, ну не знаю. Ты же баба, должна была соображать, что так может получиться.
Больше он ничего не слушал, выскочил за дверь и почти бегом бросился к автобусу. Слёзы подступили, но тут она увидела три пары глаз. Сашка — самый старший, в этом году в школу. Мишка — пять лет. И звёздочка ихняя, Рита, — два годика. Галя сглотнула, улыбнулась.
— Ну что, блинов хотите?
Дети завизжали, только Сашка вечером спросил:
— Мам, а папа не вернётся?
Галя хотела придумать что-то, но сказала просто:
— Нет, сынок…
Сашка пошмыгал носом, потом твёрдо заявил:
— Ну и ладно. Мы и без него справимся. Я тебе помогать буду.
Когда Галя возвращалась с вечерней дойки, знала — мелкие уже накормлены и уложены. И удивлялась, как Сашка так быстро повзрослел.
***
Поблагодарив за картошку, Галя пошла домой. «Господи, когда же потеплеет? Зима нынче какая-то ненормальная». Картошки бы хватило, да мороз ударил такой, что даже в подвалах она помёрзла. Деревенские жалели их, но не упускали случая напомнить, какая она дура. А что дура? Она не представляла, как бы жила без кого-то из своих детей. Тяжело, но справлялись. Новые вещи, игрушки — ребята не просили. Знали — мама купит, когда сможет. В этом году с Сашкой задумали теплицу поставить — из плёнки пока, но всё рассчитали: сколько банок огурцов и помидоров на зиму закатают.
Галя перекинула ведро в другую руку и вдруг увидела толпу. Ну, как толпу — в деревне три человека уже толпа. Люди стояли у её забора.
— Здоровенный, охотничий, наверное.
— Кабан, что ли, потрепал. Не жилец.
Галя глянула туда, куда все смотрели, и ахнула.
— Чего стоим? Помочь надо!
Сосед обернулся:
— Ты чего, Галя? Видишь, клыки-то какие? Кто к нему полезет? Да и поздно уже.
— Как поздно? Он же к людям за помощью пришёл!
На снегу лежал пёс — огромный, с окровавленным боком. Галя в породах не разбиралась, но видела — боль в его глазах настоящая. Люди похихикали и разошлись.
Галя осторожно провела рукой между ушей пса.
— Потерпи, дружок. Сейчас одеяло принесу, до дома доведём.
Сзади шорох.
— Мам, я одеяло принёс. И дверцу от холодильника — как носилки сойдёт.
Сашка стоял с мокрыми глазами. Пёс стиснул зубами одеяло, тихо поскулил. Когда Галя промывала рану, он потерял сознание. Младшие с дивана наблюдали, разинув рты.
— Мам, он выживет?
Сашка гладил пса по голове, когда тот открыл мутные глаза.
— Выживет. Мы же за ним ухаживать будем.
На следующий день доярки обступили Галю.
— Ну ты даёшь! Чужую псину в дом к детям тащить!
— Точно! Как будто своих ртов мало. Да и толку? Сдохнет всё равно, а не сдохнет — загрызёт кого-нибудь.
Галя вдруг повысила голос:
— У вас своих дел нет? Зинка, Катька грозилась тебя лысой ободрать за то, что ты её мужа к себе манишь. А ты, Танька, лучше за своим Вовкой следи — ему 14, а он уже бухает за магазином.
Бабы онемели. Галя никогда так не кричала. Она развернулась и пошла. «Молока бы взять. Может, Джек попьёт».
Джеком пса назвал Сашка. Он не отходил от него — то воду принесёт, то валенок под голову подложит.
Вечером пёс вылакал немного молока.
— Молодец, выкарабкаешься…
Он и правда выкарабкался. Галя кормила его
