Односельчанам врала о своей дочери, потому что было стыдно.
В узелке, собранном на смерть, лежали и письма… от дочери. Галя вынула их и положила покойнице под подушку. Пусть возьмет их с собой в могилу, и… свой страшный стыд…
Из непридуманного. Страшный стыд.
Ульяна еще с молодости верила в сны. Так уж сложилось. Бывало, подружки в поле расскажут свои сны, а она задумается и растолкует, что к чему. Редко ошибалась. А свои сны всегда разгадывала сама. А еще – летала во сне! Бывало, поднимется над избами и парит! Дух захватывает! Один сон снился ей с особенной частотой. Белые кони в яблоках запряжены в сани, а в санях – они с Алексеем вдвоем держат вожжи. Кони разгоняются так стремительно, что взмывают в небо! Дух захватывает! Бросают вожжи, пригибаются в санях… летят… Этот сон снился ей не раз, пока Алексей был жив. А когда его не стало, она еще много раз «летала» на конях, а он стоял рядом, только вожжи в руки не брал… Улыбался… Ей так нравился этот ночной «полет», хоть и знала, что видеть во сне коней – к болезни, а то и к смерти… Вот «полетает» ночью, а наутро – то давление подскочит, то сердце колет…
Той ночью они снова стояли вдвоем в санях. Но никто уже не управлял «полетом». Вожжей и вовсе не было. А кони поднимались все выше и выше, прямо к облакам! На облачке сидел ангелок с крылышками и улыбался им. «Любочка! Моя Любочка!» – вскрикнула во сне Ульяна так громко, что сама себя разбудила…
«Пора мне… Пора мне… собираться», – тихо проговорила себе. Без жалости, без отчаяния…
В доме всегда любила порядок, вот и пол вымыла, половики вытряхнула. Достала узелок – тот, что давно берегла «на смерть», все разложила, даже записки написала, что и куда. Без нее ведь никто не разберется. Чужие люди будут рыться… А придет Галя, кто же еще! Она одна теперь к ней заходит, и подруга, и как сестра. Подруг уж почти не осталось, да и не дойдут – ноги болят. А Галя шустрая. Прибежит…
Ульяна взяла школьную тетрадь, ручку и села писать письмо.
«Прости меня, Галя. Ты мне роднее всех. Мы с тобой, как сестры, прожили… Не выноси на люди, прошу тебя, мой страшный стыд. Мне уже, наверное, все равно, что люди будут говорить, но все же прошу… Я много лет врала людям и тебе, сестра, что у меня заботливая дочь, а не приезжает она, потому что болеет… А на самом деле я не знаю, где она. Думаю, жива, только бросила меня давным-давно. И чтобы не стыдно было людям в глаза смотреть, я всем врала, и тебе тоже… Не жди мою дочь, не ищи ее… Похороны меня рядом с Алексеем, где я место оставила. Избу и все, что в ней, тебе завещаю. Может, твоим детям что пригодится. Не вышло у меня дочь воспитать… Страшный стыд за это несу. И пусть он уйдет со мной в могилу… Прошу тебя, сестрица…»
Ульяна как следует протопила печь, закрыла заслонку и легла спать…
Галя еще с вечера заметила, что у подруги почему-то не светится окно, да разве могла подумать!
– Не оставляла ли покойная какой записки? – спросил милиционер, приехавший зафиксировать смерть одинокой женщины.
– Да ничего не было… Ничего… Тяжело ей было от одиночества, вот и все… – сказала Галя, переминая в кармане помятое предсмертное письмо подруги.
* * *
Ее Любочка росла красавицей и умницей. Единственной, любимой. Алексей, женатый агроном из колхоза, влюбился в простую колхозницу. По законам того времени его должны были уволить, исключить из партии, но как-то так вышло, что его только пожурили и… будто забыли. У него с женой детей не было, а тут огородница родила внебрачного ребенка от агронома! Говорили, что у самого председателя колхоза рыльце в пуху, вот и помог быстро развестись и жениться на Ульяне. «Нечего тут «безотцовщину» разводить», – стучал кулаком по столу. Его бывшая уехала в город и, говорили, нашла там городского, а они жили душа в душу, дочку растили, только… недолго и несчастливо.
Такие же кони, похожие на те, что снились, только настоящие, и принесли беду. Алексей поздно вечером возвращался с поля на велосипеде. В ночной темноте на него налетели кони и переехали. Возничий был пьян и не заметил. Если бы кто-то нашел его вовремя! Ульяна ждала до рассвета, глаз не сомкнув. Нашли его утром… уже мертвого. А можно было спасти, если бы кто увидел. Видно, судьба…
Были у Ульяны и ухажеры… Да она на них и внимания не обращала. Жила только дочерью. А та – мамина радость. Училась отлично. И в художественной самодеятельности не только в селе, аж в районе выступала. И поет, и танцует! Говорят все – талант! Да еще и везучая! С первого раза поступила в сам Московский институт культуры!
Ульяна не нарадуется на дочь. Все старается съездить к ней, продуктов отвезти, повидаться. Первый год Любочка радовалась, да и сама домой приезжала при первой возможности. Но со временем отвыкла. Да еще и грубить стала. Раздражительная. Все ей не так. Приехала Ульяна раз, другой – дочери в общежитии нет. Говорят, какого-то иностранца себе нашла. Из института ее скоро выгнали. Бывшие однокурсники говорили, что тот иностранец подсадил Любу на наркотики. Тогда в селах про такую беду и не слыхали. Какой позор матери! Страшный стыд! Где-то через год после того, как не виделись, написала Любочка матери письмо. Мол, забудь и не ищи меня. У меня своя жизнь!
Бывало, полет Ульяна колхозную свеклу, рядки тянутся на километры, а ей бы еще длиннее, чтоб не разгибаться, чтоб людских глаз не видеть. Только слезы капают прямо на ту свеклу…
Вот однажды перед Покровом, когда свеклу уже убирали, Ульяна осмелилась сказать девчатам из бригады, что ее Любочка… замуж вышла. На неделе в Москву съездила, а потом призналась: «На свадьбе у дочери была! Не говорила, чтоб не сглазить! Мужа Любочка серьезного нашла. Начальник большой. Работа у него такая, по свету ез
