Сегодня снова думал о той соседке–причуды памяти так меня гонят. Все в нашем доме будто на ладони: кто ссорится, кто в долгах, когда кто приходит. А вот про жительницу пятого этажа–ни слуху ни духу.
Появилась незаметно. Помню, после кончины старого Никифора Семёновича на Лесной, пятьдесят третья долго пустовала. Племянники его, петербуржские, приезжали редко, разбирали вещи, продали квартиру. Кто купил–никто толком не знал.
— Спекулянты, небось, перекупают, — рассуждал Иван Петрович, встретившись со мной у почтовых ящиков. — Нынче это модно, квартиры мешают, как картошку на базаре.
Но выяснилось – не перепродавали. Кто-то заселился. Дал понять тихий звук музыки сверху да стук каблучков на лестнице. Не шлёпанцев, не кроссовок – а настоящей обуви на каблуке! В наших стенах такой роскошью не балуются.
Впервые заметил новосёлку случайно: выглянул в глазок на шум голосов у соседней двери – и замер. Высокая дама в элегантном бежевом пальто стояла на пороге. Волосы – в тугой пучок, в руках – белые розы.
— Благодарю вас, — говорила доселе незнакомая дама мужчине в строгом костюме. — Непременно передам.
Мужчина кивнул, тихо ответил и шагнул к лифту. Женщина постояла чуть, глядя на цветы, тихо вздохнула и скрылась за своей дверью.
— Вась, а новую соседку видел? — спросил у приятеля на следующий день, куря у подъезда.
— Какую новую?
— С пятого. В пятьдесят третьей.
Василий покачал головой:
— Не доводилось. А что, молодая?
— Как сказать. Под пятьдесят, наверное. Красивая, ладная. Одевается не по-нашему.
— Ну, значится, состоятельная, — заключил Василий. — Коль квартиру в центре взяла.
Согласился, но грызла меня мысль: богачи редко селятся в наших обшарпанных стенах с ветхим лифтом. Тянутся к новостройкам, швейцарам каменным.
Стал замечать – частые гости у той, с пятого. Всегда мужчины, всегда с цветами. В разное время – кто утром, кто в обед, кто к ночи. Иные минуты на двадцать, другие задерживаются. Но все одеты с иголочки, держатся уверенно.
— Может, художница? — предположил Василий, когда я поделился. — Или музы от мира? У них всегда толпа народу.
— Художница с деньгами? — фыркнул я. — Видал ты богатых-то?
Василий пожал плечами, согласившись, что маловероятно.
Любопытство меня грызло пуще прежнего. Слушал звуки сверху, выходил к мусоропроводу, едва шаги на лестнице слышал. Но та словно в дымке растворялась. То ли тихо ходила, то ли чуяла посторонний взор.
Разгадка пришла нежданно. Возвращался от врача в поликлинике – сидел в очереди долго, настроение – хуже некуда, доктор лишь направления выписал. В лифте столкнулся с Васькой-сантехником из ЖЭКа.
— Здорово, Николай Семёныч! — Васька держал ящик с инструментом.
— Привет. Куда путь держишь?
— На пятый, кран чинить. Заявка была.
Заинтересовался:
— В пятьдесят третью?
— Ага. Тётка живёт, занятная. Чаем всегда потчует, печеньем. Да и лишнюю сотку суёт сверх расценки, меж нами.
— Да ну? А что?..
Василий пояс почесал:
— Баба хорошая. Вежливая. Только грусть-тоска на лице. И одна, совсем одна.
— Как одна-то? Мужики к ней ходят!
Сантехник удивлённо глянул:
— Какие мужики? Пять раз был – ни души. Всё одна.
Замялся. Либо Васька врёт, либо я что-то упустил. А может, гостеприимной не была, при свидетелях не принимала.
Отгадку принесло спустя неделю, совсем не там, где ждал. Столкнулся с соседкой в гастрономе «Заря». Та стояла у молочного отдела, изучала этикетку кефира.
— Извините, — подошёл я. — Вы же из нашего дома? Я Николай, с четвёртого этажа.
Подняла глаза. Вблизи – красота неописуемая: чёткие черты, карие очи, кожа ухоженная. Но в глазах – такая усталь и горе, что стало не по себе.
— Да, помню, — тихо отозвалась. — Светлана Геннадьевна. Очень рада.
— Как устроились? Квартира досталась хорошая, Никифор Семёныч берег её.
— Всё в порядке. Тишина, покой надёжные.
Искры диалога не видно было, но ухватился за шанс:
— Работаете где? Или на пенсии?
— Работаю, — коротко ответила она и отвернулась к творожным рядам.
Понял – тема закрыта. Попрощался. Но вопросы только множились.
Дома сразу
С тех пор понял: нельзя вешать ярлыки на людей, не зная их настоящих битв — порой человеческое участие важнее мертвых сплетен, жаль что осознал поздно.
