Сегодня заметил кое-что о жительнице пятого. Надежда Ивановна знает всё про наш дом: кто скандалит, кто долгов на ЖКХ набрал. Но вот про ту, что сверху, – знание нулевое.
Появилась она незаметно. Квартира пятьдесят третья пустовала после смерти старшины Кузьмича. Племянники его из Новосибирска приезжали редко, потом продали. А кто купил – загадка.
– Спекулянты, наверняка перепродадут, – бурчала соученица Тамара Фёдоровна у почтовых ящиков. – Нынче квартиры – что картошка на базаре.
Однако скоро выяснилось – живут там. Уловил негромкую музыку сверху да стук каблучков по лестнице. Не тапок, не кед, а туфель на каблуке! Редкая роскошь в наших палестинах.
Первый раз узрел новосёла случайно. Глянул в глазок – и обомлел. Напротив, у дверей, стояла высокая дама в элегантном пальто песочного цвета. Волосы – строгая пучка, в руках – букет белых роз.
– Благодарю вас сердечно, – говорила она мужчине в строгом костюме. – Непременно передам.
Мужчина кивнул что-то невнятное и к лифту. Женщина постояла, вздохнула тихо и скрылась.
– Тамар, ты новую сверху видела? – спросил у подруги во дворе на лавочке.
– Какую это?
– С пятого. В пятьдесят третьей.
Тамара Фёдоровна помотала головой:
– Не довелось. Молодая?
– Нет. Лет сорок пять, наверно. Красивая, ухоженная. И одета прилично, не по-нашему.
– Наверняка деньги есть, – заключила Тамара. – Раз квартиру в центре взяла.
Согласился, но смущало чувство несоответствия. Богачи у нас в старье домов с облезлыми стенами не селятся. Они отгрохали себе новостройки с консьержами.
Постепенно приметил – к соседке часто гости. Всегда мужчины, всегда с цветами. В разное время – утром, днём, вечером. Одни на минут двадцать, другие задерживались подольше. Но все – людь видные, крепко стрижены.
– Может, художница? – предположила Тамара Фёдоровна, когда я поделился наблюдениями. – Или музыкантша? У них знакомств всегда куча.
– Художница с такими деньгами? – фыркнул я скептически. – Богатых художников видал?
Тамара плечами повела, признав: дело маловероятное.
Любопытство моё росло с каждым днём. Специально прислушивался, к мусоропроводу выходил, когда шаги на лестнице. Соседка словно дымкой обволакивалась. То ли шла беззвучно, то ли чуяла взгляд и избегала.
Разгадка пришла нежданно. Возвращался из поликлиники, душа садняла – врач анализов кучу выписал, толком не глянул. В лифте встретил слесаря ЖЭКа Петю.
– Здорово, Надежда Ивановна, – поздоровался Пётр с ящиком инструментов.
– Привет. Куда путь держишь?
– На пятый, кран чинить. Заявка.
Интерес мой оживился:
– Это в пятьдесят третью?
– Ага. Барыня там живёт, занятная. Всегда чаем напоит, пряником угостит. И сверху платит, чтоб знал.
– Да ты что? А кто она?
Пётр затылок почесал:
– Баба хорошая. Тактичная. Только печаль её гложет всегда. И живёт одна, никого.
– Как одна? А мужики-то ходят!
Слесарь удивился:
– Какие мужики? Я там раз пять был – ни души. Всё время одна.
Задумался. Либо Пётр кривит, либо я недопонимаю. А может, соседка осторожничает.
Ответ принёс случай неделю спустя. Столкнулся с нею в магазине у молочного ряда. Она стояла, изучая пакет кефира.
– Извините, – обратился я, – вы ведь из нашего дома? Я Надежда Ивановна, с четвёртого.
Соседка подняла взор. Вблизи она была ещё виднее – черты правильные, глаза карие, ухоженная. Но в этих глазах читалась такая усталая скорбь, что дрожь пробежала.
– Да, припоминаю, – ответила тихо. – Анфиса Павловна. Очень рада.
– Как поживаете? Устроились? Квартира досталась славная, Кузьмич её держал в порядке.
– Спасибо, всё хорошо. Тихо.
Анфиса Павловна явно не рвалась болтать, но я решил держаться за ниточку:
– А работаете где? Или на пенсии уже?
– Работаю, – коротко ответила она, отвернувшись к творогу.
Понял – допытываться негоже, распрощался. Но вопросы только множились.
Дома набрал Тамару:
– Тамар, с соседкой поговорил! Анфиса Павловна.
– Ну и что узнал?
– Да так, ничего толком. Скромная какая-то. И грустная – глаз не поднимет.
– Может, мужа потеряла? Или развод тяжкий был?
– Не
Позже, когда Марина Петровна рассказала мне всю эту историю, я сидел, глядя на привычные стены своего кабинета, и думал о том, как часто наши домыслы о других людях превращаются в тюремные стены из собственных предубеждений, и только чья-то вовремя протянутая рука или просто человеческое участие могут эти стены сломать, и как это, оказывается, важно – просто не мешать друг другу жить.