Та самая жительница пятого яруса
Татьяна Васильевна ведала всё о событиях в их доме. Кто прибывает в ночи, кто шумит, кому не хватает на квартплату. Но о той, что на пятом этаже, ведомостей не имела.
Женщина возникла в подъезде будто из тумана. Памятила Татьяна Васильевна, будто пятый номер опустел после упокоения старого Тимофея Витальевича. Родственнички его, племяши из Казани, наведывались изредка, разбирали пожитки, после продали. А кто приобрёл — осталось тайной.
— Спекулянты, поди, перепродают, — вещала соседка Марфа Васильевна у почтовых гнёзд. — Нынче сие в моде, квартирами барыжат, словно морковкой на базаре.
Вскоре прояснилось — продажи не было. Там обосновался кто-то. Татьяна уловила это по приглушённым нотам музыки и по звучанию каблучков на лестнице. Именно каблучков — не тапок, не кедов, а туфелек на шпильке. В ихнем обиталище подобной роскошью баловались единицы.
Впервые встретила она новосёлку случайно. Заглянула в глазок, услышав разговор на площадке, и остолбенела. На пороге противолежащего жилища стояла статная особа в изысканном песочном пальто. Косы убраны в аккуратный узел, в руках — букет белоснежных роз.
— Благодарю вас сердечно, — вещала незнакомка мужчине средних лет в строгом костюме. — Непременно передам.
Мужчина склонил голову, что-то шепнул неслышно и направился к лифту. Женщина же застыла, созерцая цветы, после тихонько вздохнула и испарилась за дверью.
— Марфуша, новую жилицу не примечала? — осведомилась Татьяна у подруги на следующий день во дворе, присев на лавочку.
— Какую это новую?
— С пятого уровня. В пятидесятом номере.
Марфа Васильевна покачала головою:
— Нет. Молодица?
— Не совсем. Лет сорок пять, может, пятьдесят. Благообразная, ухоженная. Одевается прилично, не как здешние.
— Зажиточная, стало быть, — резюмировала Марфа. — Раз жилплощадь в сердце города купила.
Татьяна Васильевна согласилась, но тень загадочности не покидала её. Состоятельные люди редко селятся в ихнем утлом доме с допотопной лифтовой кабиной и осыпающейся штукатуркой. Они избирают новостройки либо элитные здания со швейцаром.
Помаленьку стала Татьяна замечать — к той, что на пятом, часто стекаются гости. Всегда мужского рода, неизменно с цветами. Прибывали в разное время — кто на заре, кто в сумерках, кто средь бела дня. Одни задерживались на четверть часа, другие засиживались час-полтора. Все же до единого были облачены добротно и держались уверенно.
— Может, художница? — изрекла Марфа Васильевна после признаний Татьяны. — Или музыкантша? Там общество всегда водится.
— Художница со средствами? — недоверчиво хмыкнула Татьяна Васильевна. — Встречала когда богатых мастеров кисти?
Марфа развела руками, согласившись на малую вероятность.
Любознательность Татьяны росла подобно снежному кому. Стала она выходить к мусороприёмнику нарочно, заслышав шаги сверху. Но соседка растворялась в воздухе. То ли двигалась беззвучно, то ли чуяла взоры и навыворот им.
Разгадка явилась неожиданно. Возвращалась Татьяна Васильевна из лечебницы после долгого сиденья у врача. Дух был скверный — доктор не пояснил толком, лишь выписал направления на обследование. В лифте повстречала Гену-водопроводчика из ЖЭКа.
— Здоровеньки, Танечка Васильевна, — пробасил он, таща сундучок с инструментом.
— Привет, Геннадий. Куда прёшь?
— На пятый, кран шабашить. Заявка пришла.
Татьяна Васильевна встрепенулась:
— В пятидесятый?
— Угу. Тётенка любопытная. Чаёвничать приглашает, печеньицем угощает. И платит сверх тарифа, меж нами.
— Неужто? Кто ж она такая?
Гена оскреб затылок:
— Баба хорошая. Культурная, воспитанная. Только печальная вечно. И одна крутится, гостей не видно.
— Как одна? А мужики к ней ходят регулярно!
Сантехник изумился:
— Какие мужики? Бывал там раз пять — ни души. Одиночкою маячит.
Татьяна Васильевна задумалась. То ли Геннадий кривит душой, то ли она зрит все в кривом зерцале. А то и осторожна соседка, не принимает при жилье сторонних.
Отгадка привалила спустя неделю, да со стороны нежданной. Татьяна Васильевна лоб в лоб с новосёлкой столкнулась в супере. Та стояла перед молочной горкой, вглядываясь в надписи на пакете простокваши.
— Прошу простить, — обратилась Татьяна, —
— вы же из нашей пятиэтажки? — закончила она свою фразу, а Елена Владимировна вдруг протянула ей пакет с кефиром и прошептала: «Вот вам, соседка, за доброту, теперь нам двоим понятней эти холодные рассветы».