Людмила Петровна долгие годы жила одна в уютной «двушке» в старом районе Твери. Дом был крепким, соседи — душевными, вокруг — всё родное, до последней тропинки. С годами женщина всё реже выходила за пределы двора, где её знали все — от мала до велика. Овдовела рано, но не ныла. Вырастила дочь Надю, выучила, помогла с жильём, когда та вышла замуж.
Надя с мужем жили неплохо, растили сына Вовку, а Людмила Петровна видела их в основном по праздникам. Не обижалась — понимала: у молодых свои заботы. Всё изменилось, когда муж Нади ушёл к другой. Оставил ей сына и груду долгов.
Сначала дочь держалась, потом сдалась. Денег не хватало, Вовку надо было поднимать, да и себе хотелось выглядеть прилично. Подруга тогда и подсказала: пусть мама продаст квартиру и переедет к вам. Мол, и ей не одиноко, и вам помощь. Надя недолго думая уговорила мать. Дескать, что нам делить? Мы же родные. Вовка под присмотром, деньги с продажи на его учёбу — всем благо.
Людмила Петровна, хоть и сомневалась, согласилась. Продала квартиру, отдала дочери все деньги, собрала свои вещички и перебралась. Первое время всё было как в мечтах — готовила, убирала, внука из школы забирала. Даже во дворе хвасталась: мол, дети не бросают, приютили. Соседки слушали, и, чего скрывать, многие завидовали — кому не хочется быть нужной в старости?
Но прошло несколько месяцев — и радость превратилась в слёзы.
После развода Надя стала злой. Срывалась на матери. Будто это она виновата, что муж оказался подлецом. Сначала шли упрёки: «Зачем ты сварила щи, если я просила гречку?», «Опять всё переложила, ничего не найду!» Потом — крики, хлопанье дверьми. «Не выходи, когда у меня гости», — как-то бросила дочь. И стало ясно — Людмила Петровна здесь больше не мать. Она — гостья.
Вовка, глядя на мать, тоже стал грубить бабушке. Хамил, а потом и вовсе перестал замечать. Словно перенял это отношение.
А ведь она думала, внук станет отрадой. Что будут вместе читать, гулять, уроки обсуждать. Вместо этого — тишина. И комок в горле каждый вечер.
Плакала украдкой. Никому не жаловалась. Только иногда, выйдя во двор, садилась на скамейку и шептала подругам: «Девоньки, не повторяйте моих ошибок. Лучше одна, но в своей квартире. Чем в «семье», но чужой».
Теперь Людмила Петровна живёт как постоялец. Без права голоса. Всё, что она сделала, забыто. Деньги от квартиры растаяли. Помощь — не в цене. Осталась лишь её маленькая комната со старым покрывалом, купленным ещё до переезда.
Она больше не хвастается, не улыбается. Только смотрит в окно, вспоминая, как когда-то с Надей пекла блины, как смеялись вместе, как носила маленького Вовку на руках. Тогда у них была семья. Теперь — просто стены и чужие глаза.
Что случилось? Почему так? Людмила Петровна не понимает. Может, дочь изменилась. А может, и правду говорят: «Родные стены помогают, а чужие — давят». Пока жили отдельно — были близкими. Сошлись под одной крышей — стали чужими.
И каждый день она задаёт себе один вопрос: неужели это и есть благодарность за жизнь, за любовь, за всё, что отдала? Или сама виновата, что поверила в сказку о большой семье?
Вот такая история. Без криков. Без скандалов. Но с болью, которая тише шепота и громче грома.
