Свекровь сочла «подачку» обидной: старую мебель приняла за оскорбление
Замужем я уже третий год. Детей пока нет, хотя мысли о ребёнке давно крутились в голове. Всё это время мы с мужем ютились в съёмной квартирке в самом сердце Нижнего Новгорода — не от бедности, а потому что моя свекровь, Галина Семёновна, наотрез отказалась пускать нас в свою пустующую однокомнатку, которая годами стояла запертой.
Илью — моего мужа — она растила одна. Квартиру ей когда-то выделили с текстильной фабрики, где она отпахала два десятка лет. Позже она снова вышла замуж.
— Отчим был добрым человеком, по-настоящему заменил мне отца, — вспоминал Илья. — Но с матерью они вечно ругались. Она жаловалась, что денег мало, вечно всего ей не хватало.
У отчима была дочь от первого брака. Он хотел усыновить Илью, но Галина Семёновна воспротивилась — боялась лишиться льгот. Когда она перебралась к новому мужу, свою квартиру попросту заперла. Там даже ремонта не было, сдавать не стала — говорила, дело хлопотное.
После свадьбы мы просили разрешить пожить в той квартире — скромно, зато своё. Но свекровь и слышать не желала:
— Мы вот-вот разведёмся, — заявляла она. — Он скупой, ленивый, ни на что не годный. Живу с ним только из выгоды. Разведёмся — куда мне податься, если вы там обоснуетесь?
И правда, вскоре она подала на развод. Но из квартиры мужа не спешила уходить. А потом грянула беда — отчим скончался. Галина Семёновна была уверена, что теперь двушка достанется ей. Но оказалось, наследство перешло его дочери.
Тем временем умерла моя бабушка, ещё при жизни оформившая на меня свою уютную двушку. Мы с мужем затеяли ремонт, готовились к переезду. Но всё испортила истерика свекрови.
— Я его на руках носила, пока та, его дочь, даже в гости не заглядывала! И супы варила, и лекарства в больницу таскала. А теперь она, эта Катя, будет в Питере на халяве жить, а я — в сырой однушке! Вот вам и правда! — орала она в телефон.
Все эти беды она навлекла на себя сама: сама отказалась от усыновления, сама не захотела жить с нами. Спорить было бесполезно. Пришлось ей возвращаться в ту самую пустую, заброшенную квартиру. Голые стены, никакого уюта.
Мужу стало её жалко. Он решил хотя бы косметический ремонт сделать. Я же предложила перевезти бабушкину мебель — мы всё равно планировали новую купить. Всё крепкое, чистое — пусть и не первой свежести.
Кое-что Галина Семёновна успела вывезти из квартиры покойного мужа, но в основном это была встроенная техника, которую и забирать-то смысла не было. А наследница отчима — хитрая — ничего ценного отдавать не собиралась.
Когда мы привезли мебель, свекровь устроила спектакль:
— Это что?! Вы мне старьё с чердака подсунули?! Муж в могиле, а вы со мной, как с последней тряпкой обращаетесь! Себе всё новое, а мне — рухлядь! Позорище! — вопила она прямо в подъезде.
Хотя бабушкин диван был всего четырёх лет от роду, да и спала она на нём редко. А новую мебель нам подарили мои родители. Откуда у свекрови уверенность, что мы обязаны обставить ей квартиру с нуля, — загадка. Более того, она требовала, чтобы мы всё забрали обратно. Причитала: мол, на ремонт деньги есть, а на мать — нет.
Мы развернулись и ушли. Мебель осталась в коридоре. Я думала, на выходных муж заберёт её обратно. Но нет. Свекровь позвала соседа, сама затащила всё в квартиру. Видно, поняла, что капризничать больше не к месту, особенно когда кошелёк пуст.
Вот так и живёт. С обидой в душе, с чужой мебелью, но с непоколебимой гордостью. Только вот гордость, как оказалось, и кашу не сварит, и одеялом не укроет…
