Деревня Ольховка, затерянная среди могучих сосен и стройных берёз, медленно угасала. Когда-то здесь кипела жизнь, но теперь из сотни домов осталось лишь два десятка, где доживали свой век старики, брошенные судьбой. Раньше Ольховка славилась: крепкие рубленые избы с почерневшими от времени крышами хранили память о днях, когда местные умельцы мастерили лучшие сани и упряжи. Но техника вытеснила лошадей, и деревня зачахла. Окружающий лес был богат дарами, но зимой превращался в угрозу — голодные волки рыскали у окраин, заставляя жителей держать собак, чей лай разрывал ночную тишину, предупреждая об опасности.
В шестидесятые годы пушной промысел, столетиями кормивший деревню, исчез. Ольховка стала частью большого совхоза. Бывшие охотники превратились в пастухов и доярок. Старик Иван Соколов всю жизнь проработал свинарем. С детства он ухаживал за поросятами, а повзрослев, отвечал за племенное стадо, известное на всю область. Но в лихие девяностые совхоз развалился, скот распродали, а Ивана, как и других стариков, отправили на покой. Молодёжь разъехалась, и деревня опустела. Сын Ивана продал корову и уехал в город, оставив отца с больной женой Людмилой в просторном доме среди пустых сараев. Жизнь свелась к печке, старому телевизору и тягостной тишине.
Однажды весной в Ольховку приехал старый друг Ивана, Сергей Лопатин, и привёз необычный подарок — маленький рыжий комочек. «На семидесятилетие, Ваня! Это щенок кавказской овчарки, чистокровный, от чемпионов. Будет тебе верным стражем, жизнь за тебя отдаст», — сказал Сергей, показывая фотографию огромного пса с медалями. — «Вырастишь — прославишь нашу губернию на выставках!» Иван взял щенка, тот доверчиво прижался к его груди. Старик сделал ему лежанку в ящике, но малыш скулил, ища тепла. Людмила ворчала: «Щенка завёл, теперь нянчься!» Иван разыскал старую детскую бутылочку, налил молока и стал качать малыша, как ребёнка. «По матери скучает», — пробурчал он, игнорируя ворчание жены.
Щенок рос не по дням, а по часам. Назвали его Графом — за важную осанку. Он признавал только Ивана, чурался посторонних и вскоре стал грозным псом, понимающим хозяина без слов. Год спустя маленький комочек превратился в мощного охранника, гонявшего кур и гусей, а ночью забирался к Ивану в постель, грея его старые ноги.
Но беда пришла в Ольховку. На окраине начали гореть пустые дома. Бабушки запаниковали, умоляя Ивана с Графом обходить деревню. Так старик стал ночным сторожем. Вместе с псом они патрулировали улицы, и поджоги прекратились. Однако вскоре в деревню нагрянули чужаки — питерцы, скупавшие брошенные дома и луга, где раньше пасся скот. К зиме на месте луга вырос коттеджный посёлок за высоким забором. Новые хозяева наняли Ивана сторожить их владения.
«Одни бегут из деревни в город, другие — из города в деревню, — размышлял Иван, шагая с Графом вдоль забора. — А нам, старикам, деваться некуда». Время шло, здоровье Людмилы ухудшалось. Врачи прописали диету и лекарства, но Иван замечал, как она тайком ела варенье, будто торопила конец. В декабре она тихо умерла. На похоронах бабушки причитали, что Людмила ушла без отпевания — церковь в Ольховке разрушили ещё при Советах.
На могиле жены Иван поклялся поставить часовню. Он копил рубли, а через полгода поехал в соседнее село, где стояла старинная часовня Спасителя. Вернувшись, выбрал место, выкопал фундамент и начал строить. К осени над деревянной часовней засиял крест. Бабушки приносили иконы, среди которых была древняя икона Богородицы, чудом уцелевшая в смутные времена. Часовню освятили в честь Богородицы, и она стала местом молитв для деревенских и дачников.
Зимой, перед Рождеством, Ивана охватило беспокойство. Он стал чаще наведываться к часовне. В сочельник, задремав, он вдруг вскочил, разбуженный тревогой. Схватив ружьё, он с Графом помчался к часовне. Пёс рванул вперёд, а через минуту ночь разорвали выстрелы. Иван, спотыкаясь в сугробах, добрался до места. Граф лежал у дороги, кровь растекалась по снегу. Старик упал на колени, прижимая голову пса, и зарыдал. «Граф, мой верный… За что?» — стонал он, проклиная судьбу.
Сбежались бабушки и дачники. «По псу убивается, а по жене так не плакал», — шептала одна. Вдруг раздался крик: «Икону украли! Богородицу унесли!» Все бросились к часовне, но Иван не двинулся. Он гладил Графа, шепча: «Мы столько вместе прошли… Помнишь, как ты девочку из проруби вытащил? А как меня спас, когда я болел?» Граф слабо лизнул его руку, и Иван, поняв, что пёс жив, разорвал рубаху, перевязал рану и крикнул: «Сани сюда!»
Дома он сделал псу укол, приложил к ране лист подорожника и сел рядом. «Спи, Граф, мы ещё побегаем», — шептал он, гладя друга. Вспоминая, как пёс понимал его слова, Иван улыбнулся. Однажды, охраняя коттеджи, он поспорил с молодыми, что Граф понимает речь. Один парень, усмехнувшись, сказал: «Сейчас возьму нож и зарежу деда». Граф мгновенно сбил его с ног, прижав к земле. «Вот вам и разговор», — смеялся тогда Иван.
Год спустя, в крещенские морозы, Граф снова спас хозяина. У коттеджа пёс учуял беду, перепрыгнул забор и прижал к земле парня. Иван узнал его — тот, кто стрелял в Графа и украл икону. «Нелюдь, — сквозь зубы проговорил старик. — Думал, безнаказанно убивать и воровать?» Пёс ждал команды, но Иван прошептал: «Он вернёт икону. Отпусти». Граф неохотно разжал пасть. Вскоре икона Богородицы вернулась в часовню, а Иван с ГраИван провёл рукой по шерсти Графа, глядя на заснеженные поля, и тихо пробормотал: «Пока мы вместе, Ольховка ещё жива».