В старом русском городке, где все друг друга знали, жизнь шла своим чередом. Работы было мало, и люди жили за счёт своих огородов и домашнего хозяйства: кто выращивал картошку, кто ловил рыбу или ходил за грибами.
Наша семья тоже жила небогато, но дружно. Двадцать соток земли давали нам и еду, и небольшой доход. Муж любил рыбачить, а я следила за скотиной да за птицей. Дети с малых лет знали, что такое труд: кто полол грядки, кто кормил кур, кто носил воду.
Рядом с нами жила семья — большая, но неустроенная. Женщину звали Аграфена, а мужа её — Фёдор. Детей у них было — не сосчитать! Лицом в грязь не ударят: двенадцать, а может, и больше. Но сами они не спешили кормить такую ораву. Земля у них стояла запущенная, и никто из соседей долго не выдерживал её обрабатывать — то Фёдор начнёт требовать лишнее, то Аграфена придираться.
Жили они в основном за счёт доброты людей. То одно им подадут, то другое: мешок картошки, капусту, молоко. Дети часто приходили к нам, предлагали помочь — за еду. Я не отказывала: пусть работают, зато не голодные.
Особенно мне запомнился старший из них — Василий. Мальчик был тихий, работящий, никогда не уходил, не сделав дела как следует.
Однажды Фёдор перебрал с самогоном — и дух вон. Аграфена же и вовсе бросила детей на произвол судьбы. Сельсовет не стал тянуть — всех отправили в детдом.
Забрали и Васю. Мы с мужем к нему привязались, и его отъезд стал для нас болью. Я узнала, где он, и стала навещать. После долгих разговоров решили: забираем его к себе.
Вася нас знал, наши дети его приняли — и житьё наладилось. Он стал нам опорой: и по хозяйству помогал, и за младшими присматривал, никогда не кичился, что старше.
Шли годы. Дети выросли, кто в училище пошёл, кто в институт, обжились, разъехались. Василий, отучившись, тоже уехал.
Теперь ему уже за пятьдесят. Семья у него крепкая, двое детей — для нас они родные. А в глазах Васи до сих пор светится та самая благодарность, что греет душу. И я не жалею о том давнем решении — взять его из детдома.
