Изредка мне кажется, что моя жизнь — это длинное, затянувшееся кино без счастливого завершения. Мне 62 года. Я сижу у окна в своей скромной однушке на окраине Москвы, смотрю на проезжающие автомобили и размышляю, как быстро всё прошло. Всё исчезло. Осталась только я — с тревожными мыслями и страхом перед завтрашним днём.
Четырнадцать лет назад моя жизнь разделилась на “до” и “после”. Сначала ушёл отец — он боролся с онкологией, и каждый его вдох был словно удар по сердцу. Через пару месяцев не стало моей младшей сестры — та же болезнь, такое же невыносимое отчаяние. А затем произошло нечто, чего я никак не ожидала: у мамы вдруг началась деменция. Она перестала узнавать лица, путала день с ночью, терялась в своей квартире. Из взрослого человека она превратилась в беспомощного ребёнка. А муж… Он не выдержал. Ушёл, сказав, что устал жить с тенью той женщины, которую когда-то любил. Ушёл к молодой, свободной, беззаботной. Я осталась одна — с больной матерью и дочерью от первого брака, которая испытывала ко мне ненависть.
Она никогда не простила мне второй брак. Когда я снова вышла замуж, ей было одиннадцать, и оказалось, что все эти годы она носила в себе обиду. Мы стали чужими. Надеяться было не на кого. Друзья отдалились, знакомые перестали звонить. Я выживала. Сходила с ума от боли и усталости, но не позволяла себе сломаться. Регулярные визиты к психологу помогали держаться на плаву. Мама была как новорождённая — кормила её с ложечки, меняла подгузники, купала, пела колыбельные, когда она плакала по ночам. Мы пережили всё: инсульты, перелом шейки бедра, тяжёлую операцию. Шесть лет я жила на грани.
Потом её не стало.
Казалось, что можно вздохнуть. Но вместо облегчения — пустота. А с дочерью — только боль. Постоянные упрёки, претензии, обвинения, что я мало помогаю деньгами, что она не может позволить себе отдых из-за отсутствия “нормальной работы”, и во всём, конечно, виновата я. Виновата, что её отчим ушёл. Виновата, что не поддержала, когда ей было трудно. Виновата, что родила не в то время и не от того человека.
Я оформила на неё родительскую квартиру. Сколько было слёз, нервов, бессонных ночей — это знает только мой психолог. Потом и у меня нашли онкологию. Ужасный диагноз. Химия. Операция. И скандалы. Дочь переехала ко мне на время — не из сочувствия, а потому что неясно было, выживу ли я. Молча, с гневом, безразличием. Она была рядом телом, но не душой.
С тех пор прошло шесть лет. Моё здоровье, благодаря Богу, стабилизировалось. Я снова работаю, радуюсь мелочам, понемногу возвращаюсь к себе. Дочь вышла замуж, родила прекрасного малыша. Живут отдельно. Мы общаемся, но постоянно ощущаю, насколько хрупка эта связь. Стоит сделать неверный шаг — и мост рухнет.
Я живу. Но словно не до конца. Потому что внутри — одиночество. Вечером прихожу домой, и тишина давит на уши. Во время пандемии это ощущение стало невыносимым. Подруги — кто уехал, кто растворился в семье. Никто не звонит. Некому рассказать, что мне снилось. Некому пожаловаться на боль в ноге. Никто не спросит: “А ты поела сегодня, Катя?”
Я вспоминаю, как когда-то была нужной. Как готовила ужины, гладила школьную форму, вязала носки, бегала по больницам, собирала документы, ночами сидела у кровати больной мамы. А теперь — тишина. Никто не ждёт. Нигде не ждут. И это пугает. Пугает так, что иногда просыпаюсь в холодном поту — с мыслями, что однажды упаду в ванной, и никто не узнает. Что однажды просто исчезну, и мир не заметит.
Я боюсь будущего. Боюсь стать той самой старушкой с угасшим взглядом, которая сидит у подъезда, чтобы просто услышать чей-то голос. Я не ищу жалости. Я не ищу сочувствия. Я просто хочу быть кому-то важной. Хоть чуть-чуть.
Спасибо, если дочитали. Это значит, что сегодня я была услышана. А значит, ещё не совсем одна.
