Я помню, как рано утром Татьяна проснулась от столь же странного сна: ей приснилось, что её сын Алешка стоит на крыльце и стучит в дверь. Она вскочила, босыми ногами бросилась к входу, но уже на полпути упала от изнеможения, оперлась о косяк и замерла в тишине. Такие сны часто обманывали её, но каждый раз она всё равно бросалась к двери, распахивая её настежь, как будто в надежде увидеть когото. И сейчас она вновь распахнула дверь, всматриваясь в ночную пустоту. Тусклый свет фонаря и шорохи ночи окружали её, а сердце билось так, будто готово было вырваться наружу. Сев на ступеньку, она услышала слабый писк, будто чтото шуршало в кустах.
«Опять котёнок соседей запутался», подумала Татьяна и пошла спасать малыша из кущей крыжовника, как делала это не раз. Но когда она вытянула из кустов старенькую цветную пеленку, её охватил шок: на её уголке лежал крошечный новорождённый мальчик, голый до одеколона, будто только что развязался. По пупку, который ещё не отвалился, было ясно, что ребёнок совсем новоиспечён.
Малыш был мокрый, почти без сил, и, едва удерживая крик, шепнул едва слышный писк, когда Татьяна прижала его к себе. Я видел, как она бросилась в дом, нашла чистую простыню, завернула малыша в неё, накрыла тёплым одеялом и поспешила разогреть молоко. Вымыла бутылочку, достала соску, оставшуюся с весны, когда она кормила козлёнка. Малыш хлюпал, хватался за соску, а потом, набравшись тепла и сытости, уснул.
Солнце только начинало золотиться, но Татьяна была поглощена мыслью о своей находке. Ей уже за сорок, и в деревне её уже называют теткой. Мужа и сына она потеряла в войне в один и тот же год, и теперь жила одна, как будто в пустыне. Одиночество не давало ей покоя, но горькая правда научила её полагаться лишь на себя. В этом мгновении она растерялась, не зная, что делать дальше, и лишь взглянув на спящего малыша, решила советоваться с соседкой.
Галина, живущая по соседству, всегда казалась воплощением беззаботности: ни мужа, ни детей, ни потерь от войны. Она стояла у своего крыльца в полушалке, потягивалась под лучами восходящего солнца. Услышав рассказ Татьяны, она лишь кивнула и спросила: «Зачем тебе это?» Затем, заметив шевельную занавеску, прошептала: «Опять ухажер ночует». Татьяна, прихватив ребёнка, упаковала его в сухие вещи, собрала провизию и пошла ловить попутку до Воронежа. Через пять минут к ней подкатил грузовик.
В больницу? спросил водитель, указывая на сверток в её руках.
В больницу, коротко ответила Татьяна.
В приюте, пока оформляли её статус как «подкидыша», Татьяна не могла избавиться от чувства вины. Пустота в душе напоминала ей о той весть, когда узнала о гибели мужа и сына. Заведующая приюта спросила:
Как назовём мальчика? Какое имя у него?
Татьяна задумалась, а затем, удивив сама себя, ответила:
Алешка.
Хорошее имя, улыбнулась заведующая. У нас после войны много Алешек и Катюшек. У тех, кто потерял родных, ребёнок выглядит как бросок. Сейчас мужиков нет, радуйся малышу, а не терзай себя.
Эти слова запали в сердце Татьяны, как холодный нож. Вернувшись домой к вечеру, она зажгла лампу в пустом доме и нашла старую пеленку Алешки, которую оставила в стороне. Перебирая её руками, она нашла в уголке маленький свёрток: серую бумажку и оловянный крестик на шнурке. На бумажке было написано:
«Милая, добрая женщина, прости. Мне этот ребёнок не нужен, я запуталась в жизни, завтра меня уже не будет. Не оставляй моего сына, сделай для него то, чего я не смогла». Под ней стояла дата рождения.
Татьяну пронзила волна плача. Слезы текли, как река, и в памяти всплыли дни, когда она выходила замуж, как они были счастливы, когда родился её Алешка, как в деревне все завидовали её радости. Война отняла всё: в августе 1942го её муж пал, в октябретом же году умер и сын. После этого свет померк, и Татьяна вновь бегала к двери по ночам, ожидая чегото, но слышала лишь шорохи и котабедолагу.
Утром она снова отправилась в Воронеж. Заведующая приютом узнала её и без удивления согласилась помочь вернуть мальчика, как того хотел её погибший сын. Обернув Алешку в одеяло, Татьяна вышла из приюта с новым чувством: пустота отступила, а на её месте поселилось счастье и любовь. В пустом доме её встречали лишь фотографии мужа и сына, но теперь их лица выглядели светлее, как будто одобряли её выбор.
Татьяна прижала к себе Алешку и прошептала, будто к фотографиям:
Вы поможете мне?
Прошло двадцать лет. Алешка вырос красивым молодым человеком, который выбрал себе девушку Любу самую любимую после мамы. Однажды он привёл её к Татьяне, и старуха ощутила, что её сын стал настоящим мужчиной. Она благословила их, и свадьба прошла с размахом. Со временем у них появилось несколько детей, а младшего они назвали Алешкой, так что в доме стало трое Алешек, и Татьяна чувствовала себя понастоящему богатой.
В одну из ночей, проснувшись от шума за окном, она пошла к двери, распахнула её и вышла во двор. Гроза приближалась, молнии сверкающие, словно улыбающиеся глаза Алешки. Тихо произнесла:
Спасибо тебе, сынок. Теперь у меня три Алешки, и я люблю вас всех.
Шелестел старый дуб у крыльца, посаженный её мужем в день рождения первого Алешки, а молния вспыхнула, словно сияющая улыбка нового поколения. Я видел, как её глаза наполнились светом, и понял, что даже после всех потерь жизнь может вернуть радость.
