**Встреча с судьбой**
Деревня Подсолнечная, затерянная среди бескрайних березовых лесов под Рязанью, встретила меня холодным утром. Завтра предстояло знакомство со свекровью, а я, Светлана, не могла успокоиться. Замужние подруги, желая подбодрить, только сильнее напугали:
— Держи хвост пистолетом, ты же не из трущоб!
— Не давай свекрови себя понукать, сразу поставь её на место!
— Добрых свекровей не бывает, не обольщайся!
— Это ты их осчастливила, а не они тебя!
Ночь прошла в тревоге, к утру я была похожа на выжатый лимон. Мы с женихом, Дмитрием, встретились на вокзале. Два часа в душной электричке тянулись как вечность. Сошли на станции и двинулись через заснеженный городок, а потом через лес. Воздух звенел от мороза, пах смолой и приближающимися праздниками. Снег скрипел под ногами, а березы шептались над головой. Я уже начала коченеть, когда вдали показались крыши Подсолнечной.
У калитки нас встретила худенькая старушка в поношенном ватнике и выцветшем платочке. Если бы не её голос, я бы прошла мимо.
— Светочка, родная, я Матрёна Степановна, мать Димы. Ну, познакомимся! — скинула потертую варежку и крепко сжала мою ладонь. Её взгляд был острым, будто просверливал насквозь. По узкой тропинке, петлявшей меж сугробов, мы вошли в старую избу из почерневших брёвен. Внутри пахло хлебом и дымом, печь раскалилась докрасна.
Будто перенеслась в прошлый век. В сотне километров от Рязани — ни водопровода, ни нормального туалета, только скворечник во дворе. Телевизор? Только у единиц. Тусклый свет керосиновой лампы едва разгонял полумрак.
— Мам, давай свет включим, — попросил Дмитрий.
Матрёна Степановна нахмурилась:
— Не в барском доме живём, нечего электричество жечь. Разве Света у нас слепая, что суп мимо рта пронесёт? — но, заметив моё смущение, смягчилась. — Ладно, сынок, щас зажгу, вот только фитиль поправлю.
Она повернула лампу, и желтоватый свет разлился по кухне.
— Наверное, голодные? Щей наварила, милости просим! — засуетилась, разливая густой борщ.
Мы ели, переглядываясь, а она приговаривала что-то ласковое, но её взгляд, будто скальпель, вскрывал мои мысли. Чувствовала себя как на допросе. Когда наши глаза встречались, она тут же отвлекалась: то хлеба нарежет, то уголь в печь подбросит.
— Чаю налью, — защебетала. — Не простого, с мятой. Да варенья моего малинового попробуйте, хворь прогоняет, сердце греет. Угощайтесь, гости дорогие!
Мне казалось, я попала в старую сказку. Вот-вот раздастся голос режиссёра: «Стоп, снято!» Тепло, сытная еда и крепкий чай расслабили. Хотелось прилечь, но свекровь решила иначе.
— Ребят, сбегайте в лавку, два кило муки купите. Пирогов напечём, к вечеру родня подтянется: сёстры Димы, Наташка с Ольгой, да Любаша из Рязани с женихом. А я картошку пожарю, кашу заварю.
Пока мы одевались, она вытащила из чулана огромный кочан капусты и, шинкуя его, причитала:
— Пошёл кочан на стрижку, а вышел — кочерыжка.
По деревне шли, и все кланялись Дмитрию, мужики шапки снимали, провожали взглядами. Лавка была в соседнем селе, дорога через лес. Снег искрился, но к вечеру свет потускнел, зимний день короток. Вернувшись, Матрёна Степановна объявила:
— Ну, Света, за дело. Я в огород снег утопчу, чтоб мыши яблони не грызли. Диму возьму, пусть лопатой поработает.
Я осталась с горой теста. Знала бы, что печь придётся, не взяла бы столько! «Не бойся начинать, конец сам придет», — подзадоривала свекровь. Пирожки выходили корявыми: один как блин, другой как бревно, один с горой начинки, другой пустой. Намучилась я, пока лепила. Позже Дмитрий признался: мать проверяла, гожусь ли я в хозяйки.
Гостей набилось — яблоку негде упасть. Все светловолосые, глаза как небо, улыбаются, а я за Димой прячусь, смущаюсь. Стол выдвинули, меня же усадили на кровать с ребятнёй. Кровать скрипит, коленки в подбородок упираются, дети скачут — голова кругом. Дмитрий подсунул под меня сундук, накрыл одеялом — сижу, как царица на троне. Капусту и лук я не люблю, но тут ела за троих — душа радовалась!
Стемнело. У Матрёны Степановны узкая лежанка у печки, остальные в избе. «Тесно, да не скучно», — приговаривала она. Мне, как невесте, досталась постель. Из старинного комода, сделанного покойным свекром, вытащили накрахмаленное бельё. Ложиться страшно, как в музейный экспонат. Свекровь стелит и бормочет:
— Вся изба ходи, печь ворчи, а хозяйке негде лечь!
Родня устроилась на полу, на груде старых одеял. Мне внезапно захотелось в туалет. Выбралась из кровати, нащупывая ногами пол, чтобы не наступить на спящих. В сенях — хоть глаз выколи. Вдруг что-то мягкое тронуло ногу. Я взвизгнула, решив, что крыса. Все вскочили, смеются: «Это же Мурзик, днём гулял, ночью домой пришёл!»
В туалет пошла с Димой. Двери нет, только занавеска. Он стоит спиной, светит фонариком, чтобы я в прорубь не нырнула. Вернулась, рухнула в кровать и провалилась в сон. Свежий воздух, тишина… деревня…
**Вывод:** Жизнь в глубинке — проверка на прочность. Но если твоё сердце открыто, даже строгая свекровь может стать родной. Главное — не бояться и принимать всё с улыбкой.