**Старый друг**
Эта квартирка с первого взгляда приглянулась мне. Небольшая, аккуратная, мебель вся советская, даже стенка — югославская, с хрустальными вставками. Ковёр на стене, закопчённый чайник на плите, да холодильник «Орск» в уголке кухни. А в зале — радио. Старое, но исправное, откуда вещал «Маяк». Тёплый голос диктора, потрескивание в эфире, лёгкое шипение, песни прошлых лет. Телевизора не было, но я и не горевал.
Прихожу вечером с завода, включаю радио погромче, ставлю чайник на плиту. Налью кипятка в кружку, вдыхаю горячий пар, стою у окна — смотрю на улицу. Радио бубнит, а я гляжу в потёмки. На тёмно-синее небо, на потускневшие звёзды, на луну с выщербленным краем. Молчу. С кем говорить-то? Жил один, пока не познакомился с новым соседом. Васей его звали. Васькой. Славный парень.
Как-то вернулся поздно, целый день за станком, спина ноет, ноги как ватные. Захожу на кухню — а он тут. Сидит, смотрит. Хотел сначала обругать, даже ремень схватил, но он так взглянул своими блестящими глазками, что рука сама опустилась. Поставил чайник, присел рядом. Я на него, он на меня. Не уходит. Просто молчит.
Налил себе чаю, достал из пакета печенье, положил на стол. Васька аж шею вытянул — любил сладкое. Протянул ему одну штуку, а он понюхал, вежливо отвернулся и сидит, радио слушает. Вместе новости выслушали, узнали, что в мире творится, потом я спать пошёл. Васька остался на кухне, под шум эфира. А утром исчез — по своим, видимо, делам. Меня ждал завод, а чем он занимался, я не знал. Только вечером он вернулся, как раз когда я из магазина принёс сушёную воблу, бидон холодного пива да овсяное печенье. Так и зажили вместе. Я да Васька.
Приду, налью пива, воблу почищу — и болтаю с ним. Он, конечно, не пил, куда ему. Только слушал да молчал. Но если я слишком распалялся, начинал ходить по кухне туда-сюда. Успокоится — снова за стол садится. Сидит, блестящими глазами смотрит. А мне легче. Выговоришься — и на душе теплее. Васька это понимал, потому и терпел.
А ещё он обожал радио. Особенно старые песни. Бывало, прихожу с работы — его нет. Включу радио, чайник поставлю, обернусь — а он уже тут. Сидит, слушает, глаза горят. Ему хорошо, и мне тоже. Поедим, музыку послушаем, да за полночь разговоры разговариваем. Обо всём ему рассказываю: что на заводе нового, какую сталь привезли, как Палыч чуть не попался начальству пьяным. Да и про прошлое своё тоже. Службу вспоминал.
Ох, чего только не рассказывал! И как молодым на фронте был, как чуть в плен не попал, как танки горели… Про горячую кашу, про контузию. А Васька слушал. Умный был. Не каждый так умеет — молча поддержать. Говорю ему про друзей-товарищей, скупую слезу утираю, а он так жалобно взглянет, к руке прикоснётся — и сразу легче. Повезло мне с соседом. Любил я его, а он меня. Только вот пьяным приходить не разрешал. Осуждающе посмотрит — и отвернётся. Даже радио не радует.
Однажды напился с мужиками, пришёл домой — а Васька, увидев меня, сразу в комнату юркнул. Стыдно стало. Ведь раньше с ним делился, а теперь с бутылкой прошлое заливаю. Спрятал алкоголь в холодильник, радио включил, папиросу закурил. Тоскливо. А когда мне тоскливо, Васька всегда приходил. Даже если обижался. Вот и тогда пришёл. Се рядом, лапкой по руке провёл — молчит. Ну, я и начал жаловаться на жизнь, дымом горьким заедая. А потом осенило: чего ныть-то? Квартира есть, еда, даже друг, который выслушает. Эх! Выбросил тогда всю выпивку. Только пиво да воблу себе позволял. Васька не возражал. Сидит, рыбу нюхает, молчит, пока я спать не уйду. А сам, знаю, ещё долго на кухне засиживался, когда я уже спал.
Но однажды он пропал. Недели две не появлялся. Тоскливо без него. Привык к нашим ночным беседам. Включаю радио, посуду громко переставляю — не приходит. Потянуло меня в магазин за бутылкой. Грустно. Но Таня, продавщица, руки в боки упёрла, головой качает. Не продала, зато пирожков дала. С капустой. А через три дня сама ко мне пришла. Румяная, улыбчивая. Борщ сварила, ещё пирожков напекла, поговорила — да и убежала. У них учёт был. Пообещала заглянуть завтра.
Когда она ушла, я вдруг понял, как мне не хватало тепла. Раньше Васька подбадривал, а теперь я один. Но Таня, видать, что-то в моих глазах прочитала, когда я в магазин зашёл. Пирожков дала, а потом и в гости наведалась. Хорошая женщина. Книжки любит. Стала часто заходить. Придёт, ужин приготовит, разговорами займёт. Я ей про службу, она мне — про мушкетёров да французские романы. Я — о прошлом, она — о будущем. Давно у меня в доме смех не звучал. Искренний, добрый.
Через месяц я Таню в кино позвал. Ох, и волновался! Рубашку даже утюгом прожёг, пока гладил. Хорошо, запасная была. Давно никуда не выбирался. Мужики не в счёт — их и так на заводе каждый день видишь. А тут — общество, культура… да и Таня. Красивая, будто из сказки. Кино смотрели, по парку гуляли, мороженое ели. Весело. Привык к ней, как к Ваське.
Знал, что вернусь с работы — а она у плиты стоит. В зале радио тихо бубнит. Уютно. Так привык, что даже испугался: вдруг исчезнет, как Васька? Останусь опять один. Но однажды собрался с духом, подошёл к ней, за руку взял — предложение сделал. Она от неожиданности половник выронила, потом заплакала… и согласилась.
Сыграли свадьбу. Скромную, только самые близкие. Но у меня-то близких и не было. Васька пропал, да и Таня бы не поняла такого друга. Всё равно груА через год у нас родился сынок, и я понял, что Васька не просто ушёл — он оставил место для тех, кто сделал мою жизнь счастливой.