Завела дневник.
Проснулась от грохота. Опять. Очередной утренний «апокалипсис». Часы показывали половину седьмого. Воскресенье, черт побери. Единственный день, когда можно хоть немного отоспаться, но нет.
— Мама! — орал Витя из кухни. — Где моя кружка? Ты опять всё перепрятала!
Пятьдесят два. Я встала, накинула старый халат. В зеркале — измученное лицо, тени под глазами. Когда я успела состариться?
— Иду, иду, — пробормотала себе под нос и поплелась на кухню.
Витя стоял посреди хаоса. На полу — осколки тарелки, которую он, видимо, швырнул в поисках своей «драгоценной» кружки. Двадцать пять лет, крепкий парень, а ведет себя как избалованный мальчишка.
— Вот твоя кружка, — достала я из шкафа синюю чашку с надписью «Лучшему сыну».
Купила её лет семь назад. Тогда ещё верила, что он одумается, найдет работу, станет человеком. Теперь эти слова казались насмешкой.
— И зачем ты её туда засунула? Я же говорил — она должна стоять на столе!
— Витенька, я просто помыла посуду…
— Не Витенька! Витя! Сколько можно?!
Он выхватил кружку, налил чай из вчерашнего чайника. Я смотрела на осколки и думала: опять убирать, опять терпеть.
— Мам, что случилось? — в дверях стояла Лена. Хрупкая, в поношенной пижаме. Девятнадцать, а выглядит на шестнадцать. Учится в педе, мечтает о детях. Если, конечно, выдержит этот ад дома.
— Ничего, дочка. Тарелка разбилась.
— Сама разбилась, да? — фыркнул Витя.
Лена молча взяла веник и начала подметать. Обыденно, будто так и должно быть.
— Не трогай! — рявкнул Витя. — Я не просил тебя убирать!
— А кто будет? — тихо спросила Лена.
— Не твоё дело!
Я села за стол, опустила голову на руки. Господи, сколько ещё? Сколько можно терпеть эти крики, этот кошмар в собственном доме?
Десять лет назад умер Андрей. Мой муж, их отец. Сердце не выдержало. А может, просто устал от этой жизни. Тогда Витя ещё учился в колледже. Но через полгода бросил — «не нравится». Потом был магазин — две недели. Уволился, потому что «начальник — идиот». Стройка — «коллеги дебилы». Автомойка — «хозяин сволочь». Год за годом. Сначала я верила, что он очухается. Потом умоляла. Потом просто сдалась.
А он зверел всё больше. На весь мир, на нас с Леной, но больше всего — на меня. Это я виновата, что он неудачник. Это я должна его кормить, одевать, терпеть.
— Мам, а что на завтрак? — Витя плюхнулся за стол.
— Каша, яичница…
— Опять эта бурда! Купи нормальные хлопья!
— Витек, мы вчера покупали. Ты всё съел.
— Значит, купи ещё!
— На что? Зарплата через неделю.
— Твои проблемы!
Я открыла холодильник. Полпачки творога, три яйца, кусок хлеба. До зарплаты — семь дней. Лена подрабатывает — раздает листовки, двести рублей в день. На проезд и перекусы в институте.
— Могу яичницу сделать…
— С колбасой!
— Колбасы нет.
— Тогда не надо! Надоел этот нищенский стол!
Он встал, пнул стул. Тот с грохотом рухнул.
— Витя, хватит, — тихо сказала Лена.
— А ты помолчи! — он повернулся к ней. — Думаешь, ты лучше? Со своим институтом?
— Я ничего не…
— Ещё как думаешь! Смотришь на меня свысока!
— Витя, успокойся, — встала между ними я.
— И ты заткнись! Надоели! Живу как в тюрьме!
— Никто тебя не держит, — сорвалось у меня.
Он замер. Медленно повернулся.
— Что ты сказала?
— Ничего…
— Ты намекаешь, чтобы я съехал?
Я молчала. Хотя… да. Боже, как хотелось тишины. Проснуться и не ждать скандала. Не ходить на цыпочках в своём же доме.
— Молчишь? Ну знай — я никуда не уйду! Я здесь прописан!
— Квартира приватизирована на меня, — тихо сказала я.
— Ну и что? Я твой сын! Я имею право!
— И обязанности, — вдруг вырвалось. — Тебе двадцать пять.
— Ага, началось! — он ударил кулаком по столу. — Я плохой! Я бездельник!
— Ты орешь на меня каждый день! — внутри что-то прорвало. — Ты ничего не делаешь! Ты живешь за мой счет и ещё истерики закатываешь!
— Заткнись!
— Нет! Я устала! Мне пятьдесят два, я пашу, чтобы кормить двух взрослых!
— Один учится и помогает, — вставила Лена. — А другой…
— Закрой рот! — Витя шагнул к ней.
— НЕ СМЕЙ! — закричала я.
— А что ты сделаешь? Полицию вызовешь? Давай!
Полицию… Я и правда вызывала. Трижды. Приезжали, качали головами, говорили с Витей. Тот клялся исправиться. А через пару дней всё по новой.
— Ты знаешь что? — сказал он. — Хватит меня доставать!
Он ушел в комнату, хлопнув дверью. Мы с Леной остались среди осколков и разбитой жизни.
— Мам, — тихо сказала она. — Может, к тёте Вале переехать?
— Нет. Не оставлю тебя.
— Но так нельзя. Ты как тень.
Я посмотрела в зеркало. Она была права.
В понедельник я пошла в соцзащиту. Не знала зачем. Просто выговориться.
Меня приняла Наталья Ивановна.
— У меня проблема с сыном, — начала я.
Я рассказала всё. Про крики, угрозы, вызовы полиции. Про страх в собственном доме.
— Сколько ему?
— Двадцать пять.
— Прописан у вас?
— Да.
— Но квартира ваша?
— Да.
Она что-то записала.
— Есть вариант — подать в суд на выселение.
— Как? Это же мой сын!
— Совершеннолетний, который делает жизнь невыносимой. По закону можно.
Я молчала. Выселить…
— Подумайте о дочери. Она имеет право на нормальную жизнь.
Я вспомнила, как Лена вздрагивает от криков. Как мечтает уйти к подруге.
— А если он неПрошло полгода, и впервые за долгие годы я проснулась от тишины, а не от криков.
