**Закат любви, рассвет свободы**
Тишина между нами стала такой густой, что в ней можно было потеряться.
— Я ухожу, Максим. И не пытайся меня удержать, — Наташа сжимала кисть с потёртой деревянной ручкой, будто это последняя ниточка, связывающая её с прошлым. За её спиной на мольберте медленно сох недописанный пейзаж — алый закат, разорванный чёрными мазками.
— Уходишь? Куда? К своим краскам и холстам? — Максим резко засмеялся, но в голосе его бушевала злость. — Ты ничто без меня, Наташа. Ничто. Кому нужна твоя мазня?
Она посмотрела на него — на того, кто когда-то обещал ей весь мир, а теперь отбирал даже небо. Его лицо, знакомое до боли, стало чужим, искажённым высокомерием. Глубокий вдох — и в груди поднялась волна решимости. Наташа вышла, хлопнув дверью. Ветер запутал её волосы, а внутри горело незнакомое чувство — лёгкость.
***
Утро в их городке пахло свежескошенной травой и дымом из печей соседних домов. Наташа проснулась от щебета воробьёв и привычно взглянула на мольберт в углу. Пустой холст смотрел на неё с молчаливым укором, словно преданный друг. Сегодня Максим обещал свозить её на выставку в областной центр, и губы её дрогнули при воспоминании о его словах два года назад.
— Ты талант, Наташ, — говорил он тогда, обнимая её в их тесной съёмной квартирке. Свет от настольной лампы падал на разбросанные на столе эскизы. — Я помогу тебе покорить мир. Ты будешь сиять.
Она верила. Верила, пока его слова не стали превращаться в колкости: «Хватит тратить время на мазню», «Пора остепениться», «Кому нужны твои картины?». Каждая фраза оставляла след, как пятно на чистом холсте, и Наташа всё чаще убирала кисти подальше.
— Доброе утро, соня, — Максим зашёл в спальню, уже в идеально выглаженной рубашке, от него пахло дорогим одеколоном. — Завтрак готов, собирайся быстрее. Мать звонила, ждёт к обеду.
— А выставка? — Наташа поднялась с кровати, поправляя растрёпанные волосы.
— Какая выставка? — он нахмурился, затягивая узел галстука. — Наташа, у нас дела. Мать хочет обсудить ремонт, да и мне надо в офис заехать. Как-нибудь в другой раз.
— Но ты же обещал… — голос её дрогнул, но она замолчала, увидев, как его брови сдвинулись в раздражённой складочке.
— Наташа, не начинай. Хватит уже, — бросил он и вышел, оставив за собой шлейф аромата.
Она кивнула сама себе, проглотив обиду. Так всегда — «потом», «не сейчас», «как-нибудь». Её мечты растворялись в его планах, словно акварель под дождём. Наташа натянула старый свитер и пошла на кухню, где на столе уже остывали тосты и кофе. Даже его забота теперь казалась формальностью, выполненной без души.
***
Наташа выросла в семье, где искусство считалось блажью. Их деревянный дом на окраине скрипел половицами, а мать, уставшая после смен на ткацкой фабрике, твердила: «Рисунки хлебом не намажешь». Отец, вечно пропадавший в гараже с грудами железа, лишь хмурился, когда она показывала ему наброски.
— Наташа, опять за свои каракули? — мать заглянула на чердак, где девочка сидела с альбомом. — Лучше бы картошку почистила.
— Это не каракули, — шептала Наташа, пряча рисунок заката, который видела вчера. — Это я.
Мать вздохнула и ушла, бормоча что-то под нос. Единственной, кто разглядел в ней искру, была учительница рисования — Полина Сергеевна. Старушка с седыми кудрями и пёстрыми платками поправляла её карандаши так бережно, будто держала птичку.
— У тебя дар, Наташа, — говорила она, разглядывая её работы. — Не дай ему угаснуть. Обещаешь?
— Обещаю, — шептала девочка, и сердце её билось чаще.
Но после школы мечты о художественном училище разбились о реальность. Мать настояла на «нормальной» профессии, и Наташа поступила в техникум на бухгалтера. Там она встретила Максима — сына местного бизнесмена, чья улыбка казалась выходом из серости.
— Ты будешь моей музой, — шептал он на первом свидании, целуя её пальцы у старого фонтана. — Я сделаю тебя счастливой.
Она поверила. Через год они поженились, переехали в его родительский дом, и началась новая жизнь. Но с каждым месяцем Максим всё чаще напоминал ей, что её место — у плиты, а не у мольберта. Её краски пылились в коробке, а мечты — в дальнем углу души.
***
— Наташ, ты где? — голос его выдернул её из воспоминаний. Она стояла у плиты, помешивая щи, а в голове крутились образы недописанных полотен.
— Здесь, — она заставила себя улыбнуться. — Обед почти готов.
— Отлично, я ненадолго в офис, потом вернусь, — он бросил взгляд на кастрюлю. — И, кстати… Мать опять спрашивала, когда у нас будут дети. Пора бы, а?
Она кивнула, но в горле встал ком. Дети? Она бы их обожала, но каждый раз, когда Максим заговаривал об этом, ей казалось, будто дверь в её мир захлопывается навсегда.
— Максим, а если я снова начну рисовать? — рискнула она. — Может, запишусь на курсы…
— Рисовать? — он обернулся, губы его искривились. — Наташа, ты серьёзно? Это детские игры. Лучше подумай про ужин. Мать сегодня придёт, ждёт борщ.
Она промолчала, чувствуя, как внутри сжимается камень. Вечером, после ухода свекрови, Наташа решила прибраться в шкафу. Там она нашла его забытый телефон. Экран вспыхнул, и её глаза резанули сообщения: «Когда бросишь свою серую мышь?», «Скучаю, приезжай». Фото — девушка с тёмными волосами, улыбающаяся, словно ей принадлежало всё.
— Наташа, я дома! — раздалось из прихожей.
Она быстро положила телефон на место, вытерла слёзы и вышла к нему с натянутой улыбкой. НоИ теперь, глядя на закат за окном своей маленькой студии, Наташа понимала — самое прекрасное в её жизни только начинается.
