**Тень расчёта**
С самого начала знакомства между Ларисой и её свекровью, Галиной Степановной, повеяло таким холодком, будто в комнату залетел питерский ветерок в ноябре. Невидимая стена выросла между ними, отгораживая Ларису от уюта, на который она так надеялась в новой семье. Свекровь смотрела на неё, как на незваную гостью, ворвавшуюся в её идеально выверенный мир. В их просторной квартире в центре Петербурга всё кричало о достатке: паркет, который блестит, как новенький, картины в рамах «под старину», люстра, достойная Эрмитажа. Но за этим шиком скрывалась пустота — рациональная, ледяная, как стылая вода Финского залива.
Лариса избегала лишних визитов. Её муж, Артём, уговаривал её «найти общий язык», уверяя, что мама просто «людей наскоро не принимает». Но каждый разговор с Галиной Степановной превращался в отчёт о финансах: сколько потратили на ремонт, куда выгоднее вложить рубли, кто кому остался должен. Для свекрови всё в этом мире имело ценник, даже родственные чувства. Лариса ощущала себя товаром на распродаже — рассматривают, прицениваются, но брать не спешат.
Прошло пару лет. Как-то поздним вечером раздался звонок. Голос свекрови, обычно резкий, как утренний будильник, дрожал: она слегла. Галина Степановна просила Ларису о помощи. Та застыла, стискивая телефон. В голове пронеслось: годы равнодушия, колкие комментарии про её «бесполезное образование», взгляды свысока. Ехать или нет? Сердце разрывалось между обидой и мыслью: «А если бы это была моя мать?» В итоге совесть победила. Она схватила сумку и помчалась на Петроградскую сторону.
Лариса застала свекровь в спальне. Галина Степановна лежала, укрытая потертым пледом, лицо серое, глаза потухшие. Жаловалась на боль, на слабость, на то, что «все забыли старуху». Лариса смотрела на неё, гадая: это искренняя беспомощность или очередная попытка провернуть манипуляцию? Но сомнения испарились, когда та вдруг схватила её за руку и прошептала: «Не бросай меня…» Лариса вызвала «скорую», договорилась с лучшими врачами, сутками дежурила у больничной койки, подкупала медсестёр домашними пирожками.
Лечение затянулось на недели. Галина Степановна медленно приходила в себя. После выписки Лариса помогала ей по хозяйству: мыла полы, варила борщ, даже кота её, Барсика, кормила. Ждала хоть намёка на благодарность, но вместо этого свекровь, восседая в своём кресле «как царица на троне», спросила:
— Сколько я тебе должна за хлопоты?
Лариса онемела, чувствуя, будто её облили ледяной водой.
— Да как вы можете?! Я помогала вам потому, что… потому что так надо! — голос её задрожал.
— Не наивничай, — улыбнулась Галина Степановна, но улыбка была фальшивой, как трёхрублёвая монета. — Я всегда плачу за услуги. Деньги — лучшая благодарность.
— Вы правда верите, что всё продаётся? — Лариса сжала кулаки. — Будь вы настоящей матерью, Артём сам бы тут был. Вам не пришлось бы звонить мне втихаря от него.
Лицо свекрови исказилось. Губы дёрнулись, но она промолчала. В глазах мелькнуло что-то неуловимое — то ли злость, то ли растерянность. «Чего она от меня хочет? — подумала Галина Степановна. — Я же всегда жила по принципу: “Доверяй, но плати”».
Лариса вышла, хлопнув дверью. Наутро ей пришло смс от банка: «Зачислено 50 000 рублей». Сумма была немаленькая, но словно говорила: «Ты обслуживающий персонал». Возвращать деньги она не стала — не из-за жадности, а потому что спорить со свекровью — всё равно что пытаться переубедить бюрократа в ЖЭКе.
Артём так и не узнал правды. Для него мать оставалась «строгой, но справедливой». Лариса не стала разрушать этот миф. Она молчала, пряча обиду глубже, чем заначку в старом чемодане. Но теперь, глядя на мужа, она замечала, как между ними вырастает тень — тень тех самых расчётов, которые так любила его мать.
