Свадьба завершилась, гости разъехались, а дочь переехала к мужу. Квартира опустела. Неделю, живя в полной тишине, мы с женой решили завести животное. Мы хотели, чтобы оно стало достойной заменой дочери и не дало нам забыть родительские рефлексы кормить, дрессировать, выгуливать и убирать за питомцем. Я также надеялся, что, в отличие от дочери, зверёк не будет огрызаться, воруя мои сигареты, и не будет шуршать ночью в холодильнике. Какое животное купить, ещё не решили, хотели определиться уже при походе в зоомагазин.
В воскресенье отправились на Птичий рынок. У входа продавались очаровательные морские свинки. Я спросительно посмотрел на жену.
Не подойдёт, отрезала она, у нас уже была наземная.
Рыбки молчали, а попугаи, яркие и болтливые, вызывали у жены аллергию на перья. Мне приглянулась мартышка, её позы напоминали дочь в период полового созревания. Жена пообещала лечь между нами «трупом», и мне пришлось уступить. В итоге с этой обезьяной мы познакомились буквально пять минут, а к жене уже привык.
Остались собаки и кошки. Собаки требуют постоянных прогулок, а с кошками много хлопот; я представляю себя продавцом котят у метро это не для меня. Значит, кот.
Нашего кота узнали сразу. Он лежал в плексигласовом аквариуме, окружённый крошечными котятами. Маленькие носики ёрзали в его пушистое брюшко, а кот спал. На боксе висела табличка «Кузя». Продавщица рассказала трогательную историю о тяжёлом детстве кошки, о том, как взрослая вместе с котом собака чуть не загрызла его, и бедняге почти не нашлось места в квартире.
Внешне наш избранник выглядел как породистый персидский кот серого окраса, но документов, подтверждающих, что его плоский нос не травма, а признак породы, не было. По утерянным бумагам кот официально назывался «Кайзер», однако он быстро привык к имени «Кузя». И мы его купили.
До дома добрались без проблем: Кузя всё время тихо сопел под сиденьем автомобиля. Уже в подъезде, зная моё отношение к кастрации, жена шутливо спросила:
Ты уверен, что он не кастрированный?
Я напрягся. Не изза предубеждения к сексуальным меньшинствам, а потому что кастрированный кот напоминает мне безнравственного Квазомодо. Я положил Кузя на лестничную площадку и провёл быстрый осмотр. В полутёмном подъезде его гениталии не просматривались, а пушистое брюшко исчезло в комках шерсти. Я попытался вызвать в себе зоофильские чувства и прикоснулся к промежности. Кот завыл, но, кажется, всё было в порядке.
В тот же день к нам в гости пришла дочь, пришедшая проверить холодильник. Увидев Кузю, она бросила в сторону обглоданный торт и бросилась на питомца. Вместе с мамой они засунули его в ванну и вымыли детским шампунем, затем завернули в полотенце и высушили феном.
Жена, увидев теперь уже аккуратного Кузю, начала расчёсывать его, распутывая склеившиеся шерстяные клубки. Кот недовольно мяукал. Я не стал мешать и ушёл на кухню с пивом.
Идиллия в комнате прервалась громким мяуканьем и разрушительным шумом. Раздались звуки разбитого стекла и крик. Я отложил бутылку и пошёл к источнику. Жена сидела на диване, подпрыгивая в такт своим стонами, руки вытянулись, покрытые кровавыми царапинами. Рядом лежали ножницы и куски кошачьей шерсти. Мы с дочерью стояли рядом с её травмированным телом.
Что случилось? спросил я.
Жена, глядя на нас печальными глазами, снова вопила:
Он меня убил! Убил и съел!
Дочь бросилась в коридор, я пошёл за ней. На полу, в лужице разбитого флакона её французских духов, лежал Кузя. Глаза круглые, уши прижаты к голове, хвост трубой. В зубах он держал отрезанный клок собственной шерсти, словно трофей. Увидев нас, он гордо положил «добычу» к лапам и громко мяукнул: «Мя!», как будто говоря: «Берите, террористы!»
Оказалось, когда жена подошла ножницами к особо склеенному месту под мышкой, Кузя решил, что его собираются «подстричь». Он прыгнул, оставив в её руках целый клок шерсти вместе с кожей (к счастью, только верхний слой). В панике бросился по комнате, сбил со стола духи, врезался в зеркало (чудом уцелело) и спрятался за шторой, где его нашли в позе «я вас всех разорву, только подойдите».
Дочь хохотала до икоты. Я пытался сохранять серьёзность, но когда Кузя, убедившись, что никого не собираются убивать, вышел из-за шторы, как победный генерал, и пошёл облизывать себя посреди комнаты, я тоже не выдержал.
Жена, сжимая царапины, строго посмотрела на нас:
Вы что, сошли с ума? Меня чуть не убили, а вы смеётесь!
Мам, он же защищался! Ты бы видела своё лицо, когда он вырвался, как в фильме ужасов!
Да, «Котопсихоз», часть первая, пробормотала я, вытирая слёзы.
В итоге раны обработали йодом (жена шипела громче кота), шерсть распутали втроём, держа Кузя за все четыре лапы, как опасного преступника. Кузя терпел, но смотрел с таким достоинством, что стало ясно: теперь этот дом его, а мы лишь временно обслуживаем.
С той поры началась настоящая жизнь с котом. Он оказался не просто котом, а существом с характером, принципами и, как оказалось позже, чувством юмора.
Вопервых, он сразу выбрал себе хозяина меня. Не потому что я его кормил (это делала жена), не потому что я его чесал (это делала дочь), а потому что я единственный, кто не пытался его купать, стричь и запихнуть в переноску. Я лишь открывал холодильник, когда он сидел рядом, глядя в меня гипнотическим взглядом «ты же не оставишь старого больного кота умирать от голода?». И я не оставлял.
Вовторых, он установил правила. Спать только на моей подушке, головой прямо в неё, а я должен лежать у её края. Просыпать меня ровно в 6:47 ни минуты раньше, ни позже, лёгким укусом за палец ноги. Если я притворялся спящим, он кусал сильнее; если просыпался сразу, получал премиальное мурлыканье.
Вотретьих, он вёл партизанскую войну с женой. Когда она готовила, он садился рядом и смотрел так, будто она виновата в голоде в Сомали. Если она проходила мимо, он делал вид, что споткнулся о её ногу и падал с драматическим «мяу». Самое страшное оружие в 3 часа ночи бросаться на её грудь своим восьмикилограммовым телом и громко мурлыкать в лицо. Жена просыпалась криком «уберите это чудовище!», а Кузя спокойно шёл ко мне в ноги, будто бы так и должно быть.
С дочерью у них была отдельная любовьненависть. Она приходила в гости, приносила ему игрушки, а он прятал их в мои тапки. Пыталась взять его на руки он вырывался и убегал. Когда она уходила, он часами сидел у двери и грустно мяукал, потом мстил, сбрасывая её забытые вещи с полки.
Прошло пять лет. Кузе уже тринадцать. Шерсть не такая плотная, морда стала ещё более плоской, взгляд мудрым и слегка усталым. Он реже бегает, всё больше спит на батарее, свернувшись в мой старый свитер. Иногда болят суставы, и я ношу его в ветеринара, где он, как император, позволяет взять кровь только после того, как лично понюхает врача и одобрит шприц.
Дочь давно живёт отдельно, у неё своя семья и свой кот (сиамский, проказник, но это уже другая история). Она приезжает редко, но каждый раз Кузя её узнаёт, подходит, трутся о ноги и долго мурлычет, будто прощая все прежние обиды.
Жена смирилась. Теперь утром первой наливает ему сливки, а он позволяет ей причесываться (но лишь десять минут, потом уходит с видом «хватит, женщина»). Иногда я ловлю их вдвоём на диване: она читает, а он спит у неё на коленях. Оба делают вид, что так было всегда.
А я всё ещё просыпаюсь от лёгкого укуса за палец в 6:47. Только теперь не встаю мгновенно лежу, глажу его по голове и шепчу:
Ну что, старый бандит, опять командуешь?
Он тихо, но отчетливо мурлычет в ответ. И я понимаю: всё правильно. Мы хотели, чтобы ктото не дал угаснуть родительским чувствам. И он не дал.
Он научил нас заботиться, прощать, смеяться над собой и ценить каждый день. Он стал не заменой дочери, а кемто большим членом семьи, который выбрал нас сам.
Иногда я смотрю на него, спящего на подоконнике в солнечном луче, и думаю: вот бы все люди были такими гордыми, честными, любящими, но не для показухи, а потому что так правильно.
И когда-нибудь, когда его не станет (а я стараюсь об этом не думать), я расскажу внукам:
Был у нас кот. Звался Кузей. И он был лучшим из нас.
А пока он живёт. Командует. Мурлычёт. И каждое утро ровно в 6:47 напоминает, что пора вставать жизнь продолжается.
И мы встаём. Потому что он прав.
