Свадьба позади, гости разъехались, дочь переехала к супругу, и в квартире стало пусто. Прожив неделю в глуши, мы с женой решили завести питомца, чтобы он стал достойной заменой дочери и не позволил родительским рефлексам кормить, дрессировать, выгуливать и убирать за «ктото» погаснуть. Я также надеялся, что животное не будет воровать мои сигареты, шуметь в холодильнике по ночам и огрызаться, как дочь. Какой именно зверёк брать, ещё не решали, собирались определиться на месте покупки.
В воскресенье направились на Птичий рынок. У входа лежали симпатичные морские свинки, но жена отмахнулась: «Нам нужны сухопутные». Рыбки молчали, а попугаи, яркие и болтливые, вызывали у жены аллергию на перья. Мне приглянулась мартышка, её позы напоминали дочь в период полового созревания, но жена пообещала «лечь между нами трупом», и пришлось уступить. В итоге знакомство с этой обезьяной продлилось лишь пять минут, а я уже привык к жене.
Оставались собаки и кошки. Собаки требуют постоянных прогулок, а к кошкам бесконечные хлопоты, и я не представляю себя продавцом котят у метро. Выбор пал на кота.
Наш будущий питомец сразу бросился в глаза: он лежал в прозрачном аквариуме, окружённый крохотными котятами, которые клевали его пушистый животок, пока сам спал. На стекле висела табличка «Кузя». Продавщица рассказала трогательную историю о тяжёлом детстве кошки, о том, как собака, выросшая вместе с котом, чуть не съела его, и о том, что в квартире почти не осталось места.
Кот оказался породистым серым персом. Официальных документов, подтверждающих, что его уплощённый нос не травма, а признак породы, не было. По исчезнувшим бумагам его называли Кайзер, но он легко откликался на прозвище Кузя, и мы его купили.
Дорога домой прошла без происшествий: Кузя тихо сопел под сиденьем. Уже в подъезде жена, зная моё неприятие кастрации, спросила с ухмылкой: «Ты уверен, что он не кастрированный?» Я напрягся не изза предрассудков, а потому что кастрированный кот напоминает мне изуродованного людьми Квазимодо. Я раскрыл Кузю на лестничной площадке, провёл быстрый осмотр, но в полумраке не увидел гениталий, а лишь пушистый комок шерсти. Прикоснулся к промежности, кот завыла, но, кажется, ничего серьёзного не случилось.
В тот же день к нам в гости пришла дочь, проверяя холодильник. Увидев Кузю, она бросилась на него, оставив разорванный торт. Вместе с мамой они положили кота в ванну, смыли шампунем, завернули в полотенце и высушили феном. Жена начала распутывать сваленные комки шерсти, а кот отмахивался. Я ушёл на кухню за пивом.
Тишину нарушил пронзительный мяуканье и громкий грохот. Стекло треснуло, раздался крик. Я бросил бутылку и пошёл на звук. Жена сидела на диване, покачиваясь в такт рыданиям, руки к крови застывшим царапинам. Рядом лежали ножницы и кусочки шерсти. Мы с дочерью встали у пострадавшей.
Что случилось? спросили мы.
Жена, глаза полны грусти, заплакала: Он меня убил! Убил и съел!
Дочь бросилась к коридору, я последовал за ней. На полу, в лужице разбитого флакона духов, лежал Кузя. Глаза выпучены, уши прижаты, хвост скручен в трубочку. В зубах он держал отрезанный клок своей же шерсти, будто трофей. Увидев нас, он гордо положил «добычу» к лапам и громко мяукнул: «Мя!», как бы говоря: «Взять и съесть, террористы!»
Оказалось, что когда жена дошла до особо запутанного места под мышкой ножницами, Кузя, опасаясь, что его «обрежут», одним скачком вырвался, оставив в её руках клок шерсти с кожей. Затем в панике бросился по комнате, уронил душистые духи, врезался в зеркало (которое чудом осталось целым) и спрятался за штору, где его нашли в позе «я вас всех разорву, только подойдите».
Дочь хихикала до слёз, я пытался сохранять серьёзность, но когда Кузя, увидев, что никто не собирается его убивать, вышел из-за шторы в воинственном виде генерала и пошёл облизывать себя по всей комнате, я тоже не выдержал.
Жена, зажимая царапины, упрекала нас: Вы что, сошли с ума? Меня чуть не убили, а вы смеётесь! Она добавила: Мам, он же защищался! Ты бы видела, как он вырвался, как в фильме ужасов! Я пробормотал: Да, «Котопсихоз», часть первая, стирая слёзы.
Раны обработали йодом (жена шипела громче кота), шерсть распутали вдвоём, держали Кузю за четыре лапы, словно опасного преступника. Кузя терпел, но взгляд его был полон достоинства: теперь дом его, а мы лишь временные помощники.
С тех пор жизнь с котом превратилась в настоящую. Он оказался не просто животным, а существом с характером, принципами и, как позже выяснилось, с чувством юмора.
Вопервых, он сразу выбрал хозяина меня. Не потому, что я кормил его (жена), а потому, что я единственный, кто не пытался его купать, стрижить или запихнуть в переноску. Я лишь открывал ему холодильник, когда он сидел рядом и смотрел в глаза: «Ты же не оставишь старого болеющего кота умереть от голода?». И я не оставил.
Вовторых, он установил правила. Спать только на моей подушке, головой к ней, а я у края. Будильник в 6:47, ни секунды раньше и ни позже, лёгким укусом за палец ноги. Если я притворяюсь спящим, укус становится сильнее; если встаю сразу получаю премиальное мурчание.
Вотретих, он вёл партизанскую войну с женой. Пока она готовила, он сидел рядом, будто обвиняя её в голоде Сомали. Проходя мимо, делал вид, что споткнулся, и падал со страдальческим «мяу». Самое страшное в три часа ночи бросаться на её грудь своим восьмкилограммовым телом и громко мурлыкать в лицо. Жена просыпалась с криком «Уберите это чудовище!», а Кузя невозмутимо возвращался ко мне.
С дочерью у них была особая любовьненависть. Она приходила, приносила игрушки, а он прятал их в мои тапки. Пыталась взять его на руки он вырывался. Когда она уходила, часами сидел у двери и мяукал грустно, потом сбрасывал с полки её забытые вещи.
Прошло пять лет. Кузе уже тринадцать. Шерсть стала тоньше, морда более плоской, взгляд мудрым и слегка усталым. Он реже бегает, чаще спит на батарее, свернувшись в мой старый свитер. Иногда болят суставы, и я везу его в ветеринарку, где он, как император, позволяет брать кровь только после тщательного обнюхивания врача и одобрения шприца.
Дочь уже живёт отдельно, у неё своя семья и свой сиамский котвредина. Она приезжает редко, но каждый раз Кузя её узнаёт, подходит, трутся о ноги и долго мурлычет, будто прощает все прежние обиды.
Жена смирилась. Теперь она первой утром наливает ему сливки, а он позволяет её причесывать (но лишь десять минут, потом уходит с видом «хватит, женщина»). Иногда я ловлю их вдвоём на диване: она читает, он спит у неё на коленях, и оба делают вид, что так было всегда.
А я всё ещё просыпаюсь в 6:47 от лёгкого укуса за палец. Теперь я не встаю сразу, а лежу, глажу его по голове и шепчу: Что, старый бандит, опять командуешь? Он тихо, но ясно мурлычет в ответ. И я понимаю: всё правильно. Мы хотели, чтобы ктото не дал умереть родительским чувствам. И он не дал.
Он научил нас заботиться, прощать, смеяться над собой и ценить каждый день. Он стал не заменой дочери, а кемто большим членом семьи, который выбрал нас сам.
Иногда, глядя на него, спящего на подоконнике в солнечных лучах, я думаю: вот бы все люди были такими гордыми, честными, любящими, но не ради показухи, а потому что так правильно.
И когда-нибудь, когда его не станет (я стараюсь не думать об этом), я расскажу внукам: Был у нас кот. Звался Кузей. И он был лучшим из нас.
А пока он живёт, командует, мурлычет и каждый день в 6:47 напоминает, что пора вставать жизнь продолжается. И мы встаём, потому что он прав.
