Порой так и хочется хлопнуть дверью перед носом свёкра со свекровью — их наглость порой просто не знает границ!
В маленьком городке под Калугой, где каждое бревенчатое ограждение знает все соседские тайны, моя жизнь в 33 года превратилась в бесконечное представление для родственников мужа. Я — Ольга, жена Сергея, а его матушка Надежда Петровна и батюшка Василий Кузьмич устроили из моей квартиры бесплатную закусочную. Их воскресные визиты, их бесцеремонность и полное отсутствие благодарности сводят меня с ума, но как положить этому конец — не разрушив при этом семью?
### Семья, в которой я мечтала быть своей
Когда я выходила за Сергея, мне грезились добрые семейные вечера, дети, уют и взаимопонимание. Сергей — душа-человек, работящий, я всё ещё люблю его. Его родители поначалу казались обычными деревенскими людьми: шумные, прямолинейные, но вроде бы свои. Однако после свадьбы их «прямота» обернулась хамством, а визиты — пыткой.
Мы живём в небольшой двушке, купленной в ипотеку. Наш пятилетний Ваня — свет в окошке. Я работаю в местной конторе, Сергей — мастер на СТО. Живём скромно, но с грехом пополам. Однако каждое воскресенье, как по будильнику, свёкры на пороге — и мой дом тут же становится их личным кафе. Они без звонка, без предупреждения, а я, дура, бегаю, стряпаю, суетишься — кормить же надо!
### Нахальство в квадрате
Приходят с пустыми руками, уходят — с набитыми животами. Надежда Петровна восседает за столом и командует: «Оля, щей налей, да с пожирнее!». Василий Кузьмич тут же требует котлет и пива, а я, как придворная кухарка, ношусь по кухне. После их ухода — горы грязной посуды, крошки на полу и пустота в холодильнике. Раз подсчитала — за один их визит улетает полкило мяса, десяток яиц и трёхлитровая банка компота. А благодарности? Ну, это для них что-то из области фантастики.
Но хуже всего — их вечные придирки. Надежда Петровна критикует всё: «Оля, суп недосолен, ребёнок у тебя худой, ноги криво моет». И всё это — под треск жующих челюстей. Василий Кузьмич согласно хмыкает, а Сергей молчит, будто так и надо. Пробовала намекнуть, что устала, — свекровь отмахивается: «Молодая ещё, крутись!». Их наглость — как ржавчина, медленно разъедающая моё терпение.
### Муж, который молчит
Говорила с Сергеем. После очередного воскресного «пира», когда я до часу ночи отмывала кастрюли, попросила: «Серёжа, твои родители относятся ко мне, как к обслуге». Он лишь пожал плечами: «Родня, они так привыкли. Ты драматизируешь». Его слова — как нож в спину. Неужели не видит, что я на пределе? Люблю его, но его молчание делает меня чужой в собственном доме.
Ваня уже чувствует моё напряжение. Спрашивает: «Мама, ты злая?». Я улыбаюсь, но внутри — буря. Хочу, чтобы сын рос в доме, где тепло, а не в вечном стрессе. При каждом визите свёкров я сжимаюсь, как пружина. Порой мечтаю захлопнуть дверь, но боюсь: что скажет Сергей? Что прошепчут соседки? И как жить с этим грузом?
### Чаша терпения переполнилась
Вчера они снова нагрянули. Я три часа колдовала на кухне: щи, котлеты, салат, пирог. Ели, чавкали, но ни слова «спасибо». Попросила Надежду Петровну помыть тарелки — она фыркнула: «Я тебе, что, уборщица?». Сергей промолчал. И тут во мне что-то щёлкнуло. Хватит! Я не их кухарка, не их служанка. Мой дом — не бесплатная столовая!
Решила: поставлю вопрос ребром. Либо Сергей поговорит с родителями, либо встречайте голодное воскресенье. Знаю, Надежда Петровна взвоет: «Неблагодарная!». Василий Кузьмич начнёт бубнить. Сергей, может, и обидится. Но я больше не хочу жить в этом рабстве.
### Всё, хватит!
Эта история — мой бунт. Свёкры не видят, как их поведение меня убивает. Сергей, может, и любит, но его молчание — предательство. Хочу, чтобы мой дом был моим, чтобы Ваня видел маму счастливой, а не загнанной. В 33 года я заслуживаю уважения — даже если ради этого придётся хлопнуть дверью.
Не знаю, как пройдет наш разговор. Но я не отступлю. Пусть будет скандал — я готова. Моя семья — это мы с Сергеем и Ваня. И я не позволю никому превратить мой дом в бесплатную забегаловку. Пусть их пустые руки останутся при них — а моё достоинство вернётся ко мне.
