*Дневник Тамары Васильевны*
Сваты клялись, что наш сын переедет в настоящие хоромы — оказалось, всё это враньё.
Под Тверью, где ветер с Волги напоминает о просторе и воле, мои пятьдесят восемь лет омрачены горечью. Люди, которых я считала роднёй, предали. Я — Тамара Васильевна Смирнова, жена Николая Петровича, мать нашего единственного сына Дмитрия. На сватовстве его невесты, Анастасии, её родители — Владислав Аркадьевич и Людмила Семёновна — расписывали, как Диме повезло: «Ваш сын в князья идёт, всё у них будет!» Но слова их оказались пустым звуком, а обещания — лишь ширмой для насмешек. Теперь я разрываюсь: молчать ради сына или вступиться за правду.
### Сын, ради которого дышали
Дмитрий — наша отрада. Мы с Николаем растили его в деревне, в избе, где каждая рубль береглась. Он вырос смышлёным, руки золотые, отучился в Москве, теперь инженером трудится. В тридцать лет встретил Настю — девушку из города. Мы радовались, хоть её семья и казалась чужой — горделивой, с претензиями. На сватовстве её родители хвалились своей трешкой в центре: «Дима в хоромах заживёт! Не переживайте, мы поддержку окажем». Мы поверили.
Анастасия казалась ласковой — улыбалась, учтиво кланялась. Думали, будет нашему сыну опорой. Свадьбу гуляли на всю округу — мы с Николаем последние деньги отдали, чтобы не осрамиться. Сваты клялись: «Мы тоже в долю вложимся!» Но после торжества их «поддержка» обернулась издевкой, которая отравила всё.
### Правда, которая обожгла
Дима с Настей переехали в ту самую «барскую» квартиру. Оказалось — старый дом с прогнившими полами, где живут сами сваты, их сын с женой и ребёнком, а теперь ещё и молодые. Шестеро на тесных квадратах, одна ванна, кухня — как в коммуналке! Настя с Димой ютятся в кладовке, вещи — под кроватью. Какие хоромы? Конура, не жильё.
Сваты не помогли — стали нагружать Дмитрия. Владислав Аркадьевич гоняет его чинить «Ладу», таскать мебель, возить их на фазенду. Людмила Семёновна заставила молодых платить за весь свет, хотя едва на хлеб хватает. «Вы в нашем доме живёте — будьте благодарны!» — цыкают они. Дима, наш тихий, терпит — лишь бы не ругаться. Но я вижу, как он сгибается под этой ношей.
Хуже всего — их взгляд на нас. Приедем — встречают с усмешкой. «Деревня не поймёт наших порядков», — бросила как-то Людмила. Смеются над нашим говорком, над тулупами, даже над вареньем, что привезли. Их сын, Серёга, прямо в глаза обзывает нас «колхозом». Я глотала обиды ради Димы, но каждый их смешок — как пощёчина.
### Сердце болит
Сын похудел, глаза потухли. Шепчет, что Настя из-за родителей с ним ругается, но просит не лезть. «Мать, я сам разберусь», — говорит, а сам — как затравленный. Хотят снять квартиру — но сваты давят: «Куда вы, бедолагаи?» Мы с Николаем готовы помочь, но все копейки ушли на свадьбу, пенсия — копейки. Смотрю на сына — и слепну от злости.
Пыталась поговорить с Настей: «Твои сговорились, а страдает Дима!» Она вздохнула: «Они такие…» — и опустила глаза. Её покорность меня взбесила. Думала, будет ему стеной, а оказалась — тенью. Николай ругается: «Я ж говорил — не верь городским!» Но кто знал, что за сладкими речами — обман?
### Что делать?
Не сплю ночами. Пойти к сватам? Они нас за пыль под ногами считают. Уговорить Димку уйти? Он Настю любит, боится её потерять. Молчать? Но как смотреть, как его губят? Подруги шепчут: «Забирай парня, пусть с чистого листа начинают». Но он не ребёнок — сам должен решать.
В мои годы хочу видеть его счастливым — в своём углу, с женой, что за него горой. А вышло — попал в кабалу, где его топчут. Чувствую себя дурищей, но страшнее — за него. Как вырвать его, не сломав? Как заставить этих псов ответить?
### Моя правда — мой крик
Пишу это, чтобы не задохнуться. Сваты, может, и не хотели зла, но их ложь — как петля на шее сына. Дима любит Настю, но молчание его губит. Хочу, чтобы он жил не в конуре, а в доме, где его уважают. Пусть битва будет тяжкой — но я не отступлю.
Я — Тамара Васильевна. И не дам превратить жизнь моего мальчика в посмешище. Если надо — плюну в их спесьёные лица.
