В тихом провинциальном городке под Воронежем, где аромат яблоневых садов смешивается с дымком печных труб, моя жизнь в 36 лет оказалась отравлена обидой, въевшейся в сердце как ржавчина. Меня зовут Татьяна, я замужем за Дмитрием, и у нас растут двое детей — Светлана и Максим. Но слова, брошенные моей свекровью, Валентиной Ивановной, во время семейного застолья, вонзились в меня острее ножа. «Можешь звать эту женщину матерью, но только не в моем присутствии», — прозвучало в адрес моего пасынка, и эта фраза стала той соломинкой, что сломала хребет верблюду.
Семья с непростым прошлым
Дмитрий — моя вторая любовь. Когда мы познакомились, мне было 29, ему — 34. Он овдовел и воспитывал сына от первого брака, Артема, которому тогда едва исполнилось десять. Его первая жена ушла из-за коварной болезни, оставив ему лишь память да ребенка. Я полюбила его за теплые руки, за упрямую решимость, за то, как он ставил Артема на первое место. Мы создали семью, появились Света и Максим, и я старалась быть для Артема не просто мачехой, а родным человеком. Он называл меня «мама Таня», и я видела, как он тянется ко мне, несмотря на неизбывную тоску по матери.
Валентина Ивановна, мать Дмитрия, с самого начала встречала меня с ледяным презрением. Она боготворила первую невестку, считая ее святой, а меня — подменой, временщицей. Я терпела ее колкие замечания: «Таня, у Ирины борщ получался наваристее», «Артемку жаль — без родной матери рос». Я старалась угождать — звала в гости, помнила о днях рождения, дарила подарки. Но ее взгляд оставался тем же — будто я чужая, втершаяся в их дом обманным путем.
Праздник, перевернувший всё
На прошлых выходных мы отмечали юбилей Дмитрия. Я приготовила все его любимые блюда — рассольник, кулебяку, медовик. Собрались родные, включая Валентину Ивановну. Артем, теперь уже крепкий семнадцатилетний парень, помогал накрывать на стол, смешил меня, называл «мама Таня». Мы с ним стали по-настоящему близки: я ходила на его футбольные матчи, проверяла сочинения, и он доверял мне свои переживания. За столом он поднял рюмку для тоста. «Хочу сказать спасибо папе и маме Тане за…» — начал он, но не успел закончить.
Валентина Ивановна резко встряла: «Можешь звать эту женщину матерью, но только не в моем присутствии! Помни, сынок, твоя мать — Ирина, и не смей предавать ее память!» В комнате повисла гробовая тишина. Артем побледнел, Дмитрий потупил взгляд, а у меня перехватило дыхание, будто меня окунули в ледяную прорубь. Света и Максим смотрели на меня растерянно. Я сделала вид, что все в порядке, но внутри все горело от унижения. Свекровь не просто оскорбила меня — она ударила по моей связи с Артемом, по моему праву называться частью этой семьи.
Рана, которая не затягивается
После гостей я не могла вымолвить ни слова. Дмитрий пытался оправдать мать: «Таня, она не хотела тебя задеть, просто не может смириться с потерей». Но ее слова — не случайная оговорка. Это ее правда: для нее я навсегда останусь чужой. Позже Артем обнял меня и прошептал: «Ты для меня как мать, не слушай бабушку». Его слова согрели душу, но не излечили боль. Я отдала ему столько любви, а Валентина Ивановна одним предложением перечеркнула все.
Я попыталась поговорить с Дмитрием. «Твоя мать переступила все границы, — сказала я. — Она не видит во мне человека». Он лишь махнул рукой: «Таня, возраст у нее такой, не принимай близко к сердцу». Но как не принимать, если ее слова калечат не только меня, но и Артема? Теперь он боится называть меня мамой при ней, и это разрывает мне душу. Света и Максим тоже чувствуют напряжение, а я не хочу, чтобы они росли в доме, где их мать третируют.
