Вера стояла у окна, снова и снова обдумывая случившееся. Вечером в их квартиру доставили венок. Похоронный, с чёрной лентой и её именем. Ни подписи, ни записки. Только ледяная пустота в коробке.
Муж, Дмитрий, лишь пожал плечами:
— Может, перепутали? Или чья-то глупая шутка…
— Перепутали? Ты серьёзно? — Вера смотрела на него, словно не узнавала.
Она знала, откуда это. Знала, как точно был указан её адрес. Знала, кто в их окружении годами не называл её по имени, кто презирал её вслух и молча — свекровь.
Лариса Степановна считала, что её сын заслуживает лучшего: красавицу с аристокрамической родословной и желательно без детей — «чтобы не обременяла». А Вера? Простая, работящая, метр с кепкой, шила себе платья сама с детства. Зато любила Дмитрия по-настоящему.
Но Ларисе Степановне не нужна была любовь. Ей нужен был контроль. А когда он ускользал — она мстила.
Сначала это казалось безобидным: колкости, упрёки, едкие советы. Потом — вторжение в их быт, «подарки» с подвохом. Потом — подкинутые трусы в шкафу. Будто у Веры был кто-то. Будто в крохотной квартире, где каждый угол на виду, она могла что-то скрывать.
Но всё списывалось на случайность. Даже когда Вера нашла в ягодах из «передачки» живого ужа, Дмитрий лишь буркнул:
— Ну мало ли… Лес рядом, вдруг заполз…
Тогда она заперлась в ванной и рыдала. Не от страха. От бессилия. Потому что страшнее ужей были те, кто притворяется семьёй, а внутри гниёт, разъедая твой дом.
Она терпела. Долго. До того дня, когда застала мужа с другой. На их же кухне. Улыбчивой, длинноногой, в дорогом платье.
— Она сама приперлась! — выпалил Дмитрий, даже не пытаясь оправдаться.
Вера не сказала ни слова. Просто показала на дверь. И на коробку с венком, который так и не выбросила. Потому что знала: такие послания не выбрасывают. Они как клеймо. Как последняя точка в книге, которую ты не хотела закрывать.
После развода она уехала. Он остался с мамой. А потом соседка позвонила:
— Ты в курсе, твоя бывшая свекровь замужем? За того самого — своего старого друга из детства…
Вера усмехнулась. Не злорадствуя. А поняв: её место в той семье хотели занять. Не для сына. Для себя.
Теперь она живёт в другой квартире. Смотрит на венок — да, он всё ещё здесь — и шепчет:
— Спасибо. Он оказался не проклятием. Он стал спасением.
