— Я вам блинов напекла, — объявила свекровь… В семь утра, в воскресенье.
Когда я выходила замуж за Дмитрия, подруги завидовали: «Тебе повезло! У тебя образцовая свекровь». И правда, сначала Галина Степановна казалась женщиной тактичной, мудрой и что важнее всего — доброй. Она не лезла с нравоучениями, не учила жить и даже на свадьбе произнесла тост, где особо подчеркнула: «Не стану мешать молодым создавать своё счастье».
Прошло пять лет. Теперь я не узнаю ту милую женщину. Потому что теперь каждое воскресенье она стоит на пороге ровно в семь утра, с тарелкой дымящихся блинов, баночкой мёда и голосом, будто специально настроенным на полную громкость: «Родные, подъем! Я вам завтрак приготовила!»
А начиналось всё невинно. Мы с Димой после свадьбы временно поселились у его мамы в Ярославле, в её двушке. Я старалась не перечить, помогать по дому. Сначала всё шло гладко — без ссор, без громких разборок. Свекровь не придиралась, разве что иногда ворчала, что я неправильно вытираю пыль или стираю постельное бельё. Но это же ерунда, правда?
Через два года мы наконец скопили на первый взнос и купили квартиру в новостройке на другом берегу Волги. Я вздохнула с облегчением — появилось своё пространство. Свекровь приезжала только по выходным, предварительно звонила. Мы даже ждали её визитов — она привозила домашние пироги, помогала с мелочами, иногда присматривала за нашим котом Барсиком, когда мы уезжали.
Но ненадолго. Однажды Галина Степановна обмолвилась, что хочет переехать поближе: «А вдруг внуки? Надо помогать!» Мы с Димой переглянулись, но промолчали. Она настояла, чтобы мы помогли продать её старую квартиру и купить новую — в соседнем доме. Я тогда утешала себя: ничего, будем держать границы.
Только границы быстро стёрлись. Как только она переехала, всё пошло наперекосяк. Свекровь выпросила у Димы запасные ключи — «мало ли что» — и стала заходить без предупреждения. Я приходила с работы, а на плите уже булькал борщ: «Решила вас порадовать!» А ещё гладила мои платья, стирала моё бельё, перекладывала вещи в шкафу — «просто хотела прибраться». Однажды я застала её в спальне, когда она меняла нам постель. Без спроса. Без стука.
Я пыталась объяснить Диме, что это нарушение моих границ. Что мне некомфортно. Что я чувствую себя гостьей в собственном доме. Но он лишь отмахивался: «Да она же из лучших побуждений. Ты же видишь, как она старается».
А мне хочется крикнуть: я не просила ни блинов, ни мёда, ни выглаженных рубашек! Хочу спать в выходной до обеда. Хочу ходить по дому в растянутой футболке, а не кутаться в халат, потому что «мама пришла». Хочу чувствовать себя хозяйкой, а не девочкой, которой всё ещё указывают, как жить.
Но если скажу ей прямо — она расплачется. И назовёт меня неблагодарной, скажет, что отдавала всю себя, а я её гоню.
Как объяснить, что забота — это не тотальный контроль? Что помощь — это не навязчивость? Что любовь не меряется количеством испечённых блинов?
Не знаю. Но я устала. И с каждым воскресным звонком в дверь, с каждой ранней побудкой во мне копится отчаяние. Неужели тишина и покой в своём доме — это роскошь, которую мне не позволено иметь?
Жизнь преподаёт простой урок: благие намерения — не оправдание, если они превращаются в тюрьму для чужих границ.
