«Свекровь кормила моего ребёнка объедками с помойки»: я уехала и дала мужу выбор
Когда мы с Дмитрием встретились, нам уже перевалило за тридцать. В такие годы долго не раздумывают — так и у нас: познакомились, понравились друг другу, через пару месяцев подали заявление в ЗАГС. Оба мечтали о семье. Я давно хотела ребёнка, а у Дмитрия до этого не было жён — он тоже грезил отцовством. Расписались тихо, без лишней помпы, и зажили в моей бабушкиной квартире, доставшейся мне после её смерти. Сделали ремонт, обставили всё новой мебелью, и в этом уютном гнёздышке начали обживаться.
Со свекровью, Галиной Петровной, до свадьбы виделась считанные разы — в кафе да на самой регистрации. Произвела она тогда впечатление сдержанной, даже добродушной женщины: кивнула нашему союзу, сына отпустила без возражений, в наши дела не лезла. Я подумала — вот счастье, попала к хорошей свекрови. Как же я заблуждалась.
Ребёнка мы не откладывали. Забеременела почти сразу, и всю беременность провела, можно сказать, как царица. Муж носил меня на руках — и в прямом, и в переносном смысле. В три ночи чистил апельсины, утром мазал хлеб маслом, гладил живот, шептал сыну колыбельные. Да и свекровь не мешала. Лишь изредка передавала через мужа гостинцы — банки варенья, груши.
Тогда я не придала значения, но баночки порой были в пыли, варенье — засахаренным, а груши — с тёмными пятнами. Решила, что старушка просто плохо видит — в магазине могли подсунуть несвежее. Но потом родился наш Алёшенька — и всё пошло кувырком.
Свекровь предложила пожить у нас первое время — мол, поможет с малышом, а заодно сдаст свою квартиру, и будет нам подмога в деньгах. У мужа на работе тогда начались перебои, да ещё и кредит на машину висел. Потому идея показалась разумной. Я согласилась.
Но Галина Петровна приехала не просто помочь — она переселилась. И не с чемоданом, а с целым возом барахла. Старые, пропахшие затхлостью тряпки, чашки без ручек, сломанные кубики, пожелтевшие газеты. Каждый день её «богатство» прирастало новыми «сокровищами». Я даже заметила, что в мусоре стали появляться обёртки от еды, которую мы точно не покупали.
И вот однажды я увидела, как она возвращается с улицы с огромным грязным пакетом. Заглянула — и похолодела. Там лежали просроченные продукты: хлеб с зелёной плесенью, йогурты, срок которых истёк ещё на прошлой неделе, помидоры, превратившиеся в слизь. Она тащила это в наш дом. В дом, где рос мой грудной Алёшка!
И всё это — чтобы кормить нас! Меня, только что родившую, и моего кроху! Я устроила сцену. Потребовала, чтобы муж поговорил с матерью. А он… он начал её оправдывать. Мол, она в голодные годы выросла, её мать так же кормила их, собирая по соседям объедки, таская с помоек еду, лишь бы не умереть с голоду.
— Но сейчас не война! — закричала я. — У нас есть деньги! Мы не нищие, чтобы жрать помои! Ты понимаешь, что ребёнка можно отравить?!
Он молчал. Потом тихо пробормотал: «Мама не со зла. Она хочет как лучше».
Как лучше?! С меня хватило. Собрала вещи, взяла сына и уехала к родителям в Тулу. Там тихо, чисто, и никто не пичкает нас гнильём из мусорных баков.
Я дала Дмитрию выбор: или он уговаривает мать освободить нашу квартиру от её хлама, или остаётся с ней. Но я в этот хаос и антисанитарию не вернусь.
Теперь скажите, девушки: я переборщила? Может, стоило мягче? Объяснить ещё раз? Дать шанс? Или я поступила верно, защищая сына и себя?
